Виктор Иванович Коршунов. Часть 3
Все части этой статьи: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6.
В стремительных переходах из одного пласта времени в другой Коршунов существует естественно, убедительно, легко. Он меняет грим и костюм, но главное — состояние души, меру жизненного опыта, ритм внутреннего бытия. Актер играет цельность судьбы прекрасного и чистого человека, художника и воина, в юности и в зрелости не уклонявшегося от испытаний, бравшего на себя тяжесть решений, действенного и добротворного вмешательства в жизнь людей.
Шли годы, и возрастал уровень трудности, масштаб ролей. В первые, начальные сезоны актер по преимуществу современного репертуара, Коршунов вступил в сверхсложные миры классики.
Так сыграл он Молчалина в новой постановке грибоедовского «Горя от ума» — «деловым человеком своего времени», опасным и умным, как бы пропустившим собственную юность, каменно упорным в стремлении взять верх над «безумными мечтателями», баловнями судьбы, подобными Чацкому, над самодовольными, впадающими в дряхлость «хозяевами Москвы» — Фамусовыми; пересидеть, вытерпеть, дождаться, уходя от открытой борьбы, своего «места под солнцем».
Так сыграл он Никиту во «Власти тьмы» Л. Толстого — рабом преступных страстей, честолюбивых вожделений, с ужасом обнаружившим в себе живую совесть, поверженным ее мучениям, а в покаянии финала — казнящим себя.
В тургеневском Базарове («Отцы и дети») Коршунов раскрыл бунтарство самобытного русского ума, само явление «нигилизма», объяснив его взрывом веками копившегося несогласия с догмой, ханжескими установлениями, которые несовместимы со свободной мыслью, не оставляют простора разумной и плодотворной человеческой деятельности.
Вступив на поприще классических ролей, Коршунов невольно стал продолжателем, преемником многих замечательных актеров Малого театра.
Его Влас в горьковских «Дачниках» увлекал отнюдь не портретным сходством с молодым Алексеем Пешковым, как намеренно играли эту роль многие исполнители; не мальчишеской дерзостью, не экстравагантностью выходок, нарушающих обывательскую дачную тишь. Во Власе — Коршунове угадывался значительный и талантливый человек, обещание незаурядной и небесполезной людям судьбы. Пора мальчишеских выходок для него миновала. Этот Влас вслушивался в себя, всматривался в окружающее, чувствуя собственные немалые силы. И любовь его к Марье Львовне не казалась юношески наивной. А монолог в финале звучал не вспышкой внезапного гнева, но неким рубежом, нравственным итогом, окончательностью разрыва с прошлым, после которого начнется новый отсчет судьбы героя.
Другая горьковская роль — Суслов в тех же «Дачниках», сыгранная после Б. А. Бабочкина, также дала неожиданную версию жизни героя. Коршунов воплощал здесь абсолютную человеческую заурядность, вопиющую бездарность и предупреждал, какой опасной, воинственно агрессивной может быть заурядность, одержимая честолюбием и комплексами неполноценности.
В движении лет все заметнее становилось в работах Коршунова некое «сопротивление себе», очевидным, отпущенным природой данным, например — «положительности обаяния», в молодости определившего, но и несколько сузившего круг ролей актера. На начальных этапах в театре, в кинематографе и до сих пор Коршунов в основном играл хороших, добрых людей, схожих с собой, стремился к буквальному и прямому воплощению в них своего идеала. (Достаточно назвать некоторые его кинороли — Кирилла Извекова в дилогии «Первые радости» и «Необыкновенное лето», разведчика-чекиста Брагина в фильме «По тонкому льду», тренера Таманцева — «Удар! Еще удар!» и др.)
