Виктор Иванович Коршунов. Часть 4
Все части этой статьи: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6.
Не оставляя и ныне социально-значимых и социально, нравственно привлекательных героев (в 80-е годы он, например, создал образ ученого-сибиряка, духовного наследника леоновского Вихрова в «Русском лесе», такого же страстного оберегателя зеленых богатств — Максима Строгова в «Вызове» Г. Маркова и Э. Шима), Коршунов ныне играет не только «добрых», но и «злых», с увлечением исследователя погружаясь в мир кричащих человеческих противоречий, ищет причины нравственного отступничества, хочет постичь природу дурного в человеке, самим рождением на земле предназначенном быть благородным, деятельно-созидающим, гуманным.
Носителем бесчеловечья, апостолом стяжательства, подчинения капиталу живых душ становится купец Яков Маякин в спектакле «Фома Гордеев» по повести М. Горького.
В этой роли, как и в некоторых других наиболее значительных работах последнего времени, Коршунов выступает как характерный актер, широко и объемно трактуя это понятие, включая в него социальную, бытовую, национальную, психологическую точность, конкретность, неповторимость.
Весь в черном, узкий, всегда торопящийся и озабоченный, в очках с тонкой железной оправой, его купец Маякин — европейского обличья делец новой капиталистической хватки. Закон, которому Маякин служит,— закон практической пользы, упрочения и расширения дела. И оттого за стеклышками очков ледяной беспощадностью вспыхивают колючие, цепкие, приценивающиеся, ощупывающие человека глаза. Блеском гильотинного ножа сверкает стальная оправа очков. Выпрямившись над заставленным яствами столом финального купеческого торжества, одетый в белое тонкое сукно парадного сюртука, беспощадным судьей возвышается «добрый крестный» над поверженным оземь Фомой, страшный своим бесчувствием, сухостью черт палача, деловито совершающего казнь над живым человеком.
Упорно занимающийся самообразованием, возможностей для которого было немного в трудном, бедном, военном детстве, Коршунов и в молодые годы не желавший быть актером наития, бессознательного подхода к роли, сегодня все более обнаруживает свойства художника аналитического склада, ценящего процесс тщательной подготовки, накопления широких знаний, полезных роли и ей предназначенных, позволяющих по-новому и «по-живому» вступить в свободный диалог с традицией истолкования, войти в мир образа.
Знакомство с реальной государственной деятельностью Бориса Годунова позволило актеру высказать предположение, что несчастный и преступный (по неподтвержденной легенде) царь в своих прожектах и реформах был своего рода предшественником Петра I. Мысль эта нашла воплощение в роли, которая живет на сцене Малого театра уже второе десятилетие. Со дня премьеры Коршунов является единственным и бессменным исполнителем Годунова. Пожалуй, лишь в первых, премьерных спектаклях актер подчеркивал зловещее, потенциально-преступное в своем герое. С годами содержание образа усложнилось и углубилось. В пышных татаро-славянских одеждах, усыпанных драгоценными камнями, вкрадчивый, тщательно закрытый от всех, он являлся на сцену не только «государственным мужем», трезво сознающим, что родственник и подопечный его Федор к правлению не способен, но человеком страстного потаенного мечтания, стремления взять в руки власть, чтобы перестроить Русь по своему замыслу и разумению. Актер не скрывал аморальности средств Годунова, точнее — подразумевал их в нем — не столько осуществителе, сколько попустителе убиения юного Дмитрия. Но лучшей, раскрывающей масштаб и мощь личности Годунова, становилась сцена исповеди - откровения с сестрой — царицей Ириной. Здесь в первый и единственный раз Годунов позволял себе быть откровенным с близким человеком, опьянялся заманчивым и зримым в воображении будущим Русского государства. Жестокость откровения брата, его беспощадность к слабым страшили и отталкивали добрую Ирину. Она отступалась от брата, отвергала способы его борьбы, но, уходя, и низко кланялась ему, и сострадала будущему его мученическому уделу, который провидела, и отдавала должное его человеческой мощи и целеустремленности.
