О Малом театре, его традициях, о классике вообще и об Островском в частности. Часть 1.
О МАЛОМ ТЕАТРЕ, ЕГО ТРАДИЦИЯХ, О КЛАССИКЕ ВООБЩЕ И ОБ ОСТРОВСКОМ В ЧАСТНОСТИ
Б. АСЕЕВ
Не слишком ли много вопросов? - может спросить читатель. Действительно, много, если говорить о них в отдельности. Но мне хотелось бы поставить одну проблему: как проявляются традиции Малого театра в его постановках классики.
Едва ли нужно пояснять, почему для разговора на эту тему выбран именно Островский. Малый театр вошел в историю как театр Островского. И теперь в его классическом репертуаре преобладают произведения этого драматурга, неизменно вызывая интерес театрального зрителя. А живой отклик зрительного зала возникает лишь тогда, когда он видит на сцене не иллюстрацию к истории литературы, а современный спектакль, отвечающий духовным запросам нашего времени.
Значит, опять начинается разговор о современном прочтении старой пьесы и о прочих «избитых» истинах?
Да, этот разговор надо продолжить, ибо эта тема не исчерпана и неисчерпаема.
Современность — душа театра. Наш театр помнит завет Пушкина: посмотреть на старую пьесу «свежими и нонешними очами». Но весь вопрос в том, что увидит режиссер «нонешними очеми» в классическом произведении и что он захочет сказать современникам своим спектаклем.
Но, может быть, обращаясь к классической пьесе, театр имеет право на абсолютную свободу ее истолкования? Может быть, вообще следует в оценке классического спектакля отказаться от определений «верно» или «неверно», заменив их словами «оригинально», «ново» или «необыкновенно»?
Нет, допуск такого рода может повести, как это нередко и бывало, и возрождению ошибочной «концепции», утверждающей, что художественное произведение не имеет объективно существующего смысла,— смысл привносится каждым, — а стало быть, нет верного или неверного истолкования и классической драмы.
Истина, хотя, может быть, и избитая, заключается в том, что каждое произведение искусства имеет свой объективный смысл, свою идею. Смысл классической драмы глубок, ее идея не однозначна. Однако трактовка пьесы не может выйти за пределы ее объективного смысла. Белинский признавал актера свободным и самостоятельным художником, но он же указал на ограничение этой свободы верным пониманием идеи пьесы.
О том же говорил Щепкин, утверждая, что театр и актер должны верно понять идею пьесы. Без этого смысл пьесы в спектакле искажается, и это ведет к разрушению гармонии, то есть художественной цельности.
Да по-иному и быть не может. Ведь подлинное произведение искусства — всегда открытие, постижение важных граней мира, жизни человеческого духа. Образы Прометея, Эдипа, Гамлета, Гарпагона или недоросля Митрофанушки, Хлестакова, Тит Титыча — это социально-философские, нравственные понятия, сделавшие духовный мир человечества богаче и шире. И только искажая истину и обедняя мировую культуру, можно лишить Гамлета его гамлетизма, сделать Хлестакова драматической фигурой, а Подколесина — положительным героем.
Мне представляется, что большие успехи, достигнутые Малым театром за последнее время в области классики, обусловлены тем, что он не превращает пьесу в предлог для того, чтобы сказать то, чего в ней нет. Театр ищет современность классики в ней самой, в ее воинствующем гуманизме, в обличении зла и неправды.
Теперь об Островском. Не будем из «юбилейных» соображений бояться правды: было время, и не столь уж отдаленное, когда в общем-то Островским стал восприниматься театром и зрителем как весьма почтенный «хрестоматийный» классик, не слишком нужный нашему времени и устаревший по своей театральной манере.