В трудных поисках. Часть 23

Начало: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10, часть 11, часть 12, часть 13, часть 14, часть 15, часть 16, часть 17, часть 18, часть 19, часть 20, часть 21, часть 22

Созданный Ваниным характер представлял собой олицетворение прямо-таки неистового человеколюбия, неистощимой стремительной жизнерадостности. Он был уверен: «Конечно, Машенька и без нас не пропала бы. Теперь люди не пропадают. Из меня — шахтерского сироты — инженера сделали...». И все же горячо, увлеченно боролся за Машеньку, за ее душу, ее будущее, вовлекая в эту борьбу Окаемова и доказывая ему, что будущее Маши — это и есть «ваша мечта о лучшем, ваше продолжение в бессмертии».
А рядом тонкими, меткими приемами изображал М. Л. Курский в образе Туманского эгоистическое самолюбование, цинизм, фальшивую игру в чувства, чуждые этике советского человека. В эпизодическом образе домашней работницы Моти раскрывала Н. В. Княгининская добрее, щедрое на ласку сердце простой русской женщины.
Впрочем, без дидактики и поучений не обошлось и в этой искренней, душевной пьесе. В последнем акте приезжала раскаявшаяся мать Маши, и в ее длинных, хотя сюжетно и весьма необходимых, обличающих Окаемова, его былую черствость монологах чувствовался назойливый указующий перст драматурга. Схематичный, выполняющий лишь авторское задание, а не живущий своей живой жизнью образ матери Маши — Веры Михайловны таким и остался на сцене.
Театр имени МГСПС, приступая в свое время первым к разработке современной темы, сурово, строго рассказал о величии дел революционного народа. Теперь, прибегая к нежным, поэтическим краскам в самом камерном сценическом произведении конца тридцатых годов, он говорил о богатстве душевных сил человека. Спектакль был полон светлой веры в простых советских людей. Он утверждал, что повседневная забота о формировании человеческих душ — ответственнейшая задача создания новой жизни.
Поэтому спектакль «Машенька» и занял важное место среди постановок последнего, предвоенного сезона. Многое отличало и по теме и по художественным особенностям такие произведения, написанные и поставленные перед войной, как «Парень из нашего города» и «Машенька». А по существу они говорили об одном — о том, каким стойким, цельным, готовым на многие новые, великие дела сложился к этому времени характер рядового советского человека. Это был человек, который желает мира, добра, спокойной радостной жизни, но сумеет и защитить свою мирную жизнь, свое будущее, своих детей от тех, кто посягнет на них.
«Давно уже в театре имени Моссовета не было столь удачной постановки советской пьесы». — так оценивала критика значение спектакля.
Не менее неожиданным, чем «Машенька», выглядело появление в репертуаре театра имени Моссовета такого грациозного, изящного, блещущего режиссерской и актерской выдумкой комедийного спектакля, как «Трактирщица» в постановке Завадского. Театру имени Моссовета, недоставало комедийной легкости ни тогда, когда в ранние годы он ставил «Луну слева» Билль-Белоцерковского, ни тогда, когда позднее играл «Снег» Погодина или «Сыновья» Финна. В истории коллектива не было по существу «и одного значительного, интересного комедийного спектакля.
Вновь пришедшие художники познакомили театр со своим особенным, своеобразным пониманием комедийного жанра. Это была комедийность, в которой ироническая усмешка вахтанговской «Принцесса Турандот» сочеталась с искрометной жизнерадостностью «Женитьба Фигаро» К. С. Станиславского, комедийность, основанная на богатом и разнообразном опыте работы над комедийными спектаклями театра-студии под руководством Ю. А. Завадского. В основе ее лежало специфическое восприятие природы комедийного характера. Искренность, правдивость, увлеченность в передаче чувств героев были важным условием создания комедийного сценического образа для Завадского, Марецкой, Мордвинова, причем увлеченность пылкая и буйная, динамичная ликующая. В этом метод их работы над комедийными представлениями всецело исходил из важных принципов, открытых Станиславским. Но иной была доляоткровенной театральной игры, неприкрытого, условного, дразнящего, дорного лицедейства в их актерском исполнении. В общем здесь было полного, абсолютного погружения в реальную духовную жизнь персонажа. За внутренним серьезом, драматизмом в трактовке комедийных ситуаций стояла то едва уловимая, то принимающая преувеличенную, буффонную форму ирония, издевка исполнителя над изображаемым персонажем — своеобразное отношение к нему, органически вхожее в общее художественное решение образа. И такому пониманию природы комедийного сценического образа особенно близкой оказалась комедия Гольдони, по-настоящему народная и театральная, несущая в себе ощущение праздничного, нарядного уличного карнавала.

Продолжение: часть 24