menu-options

В трудных поисках. Часть 24

театр моссоветаНачало: часть 1часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10, часть 11, часть 12, часть 13часть 14, часть 15, часть 16, часть 17, часть 18часть 19, часть 20, часть 21, часть 22, часть 23
 

 

Специального занавеса у «Трактирщицы» не было. По эскизам М. Л. Виноградова на сцене был сооружен забавный, сплетенный из соломенных циновок дом с легко взвивающимися вверх стенками, был, разумеется, абсолютно театральный, условный дом. Но он так чрезвычайно отвечал общему игровому стилю спектакля.
Мирандолина — Марецкая могла самым житейским обыденным способом, взобравшись на лестницу, развешивать красный перец, гладить белье. А могла и выйти на авансцену и в непосредственном общении с залом, в задушевной беседе со зрителями поведать им, как она собирается одурачить толстокожих ненавистников дамского пола. Озорная трактирщица с полными загорелыми руками, в сдвинутой бекрень соломенной шляпе была истинно народна. В воркующих интонациях ее вкрадчивого голоска сквозила неприкрытая насмешка влюбленными «светлостями» и «сиятельствами». Вместе с тем она искренне и даже самодовольно праздновала победу всесильного женского обаяния над слабым мужским сердцем. Но неотделимая от этих обликов Мирандолины существовала третья Мирандолина — Марецкая, счастливо упоенная увлекательной театральной игрой, кокетничающая, играющая не только с теми, кто ее окружал на сцене, но и со всем зрительным залом, подмигивающая, улыбающаяся ему, ни на минуту не забывающая о его присутствии, властно забирающая ее в сообщники.
Но в сообщники хотел взять зал и Кавалер — Н. Д. Мордвинов. Даже по внешности своей — с уморительным гримом, вздыбленной шевелюрой, торчащими в разные стороны усами — он был комедийно театрален. Он также выходил на авансцену и распевал развеселые куплеты о дивных утехах в сладком вине и хорошей еде. Он взывал к зрителям и в минуты горестного любовного разочарования, готовый бежать от этой любви на край света или вовсе исчезнуть с лица земли. Но в то же время искренность в передаче чувств персонажа была у Мордвинова поистине безотчетной, неистовой. Буря чувств охватывала душу никогда доселе не любившего Кавалера. Его метания от слепой растерянности к дикой ревности, от нелепой нежности к судорожным попыткам последним усилием воли подавить проснувшуюся любовь представляли собой причудливую смесь невероятного комизма и внутренней драматичности.
Всепоглощающая сила чувств Кавалера — Мордвинова внутренне оправдывала любую ситуацию, любую мизансцену, и то, как он подпрыгивал от восторга и радостно, по-детски потирал руки, видя Мирандолину лежащей без чувств от мнимой любви к нему, и то, как ползал он на коленях за трактирщицей, объясняясь ей в любви. Но ситуации и мизансцены сохраняли, конечно, при этом всю свою театральную остроту и условность, всю свою ироничность и пародийность, поскольку комедийно пародировалась истинная, нежная, первая любовь.
Вновь пришедшие актеры давали урок комедийного искусства прежнему составу театра имени Моссовета и одновременно предлагали тут же следовать их примеру. Роль Мирандолины играли В. П. Марецкая и О. А. Викландт, роль Кавалера — Н. Д. Мордвинов и А. Ф. Кистоз, несколько позднее М. М. Названов.
Режиссер помогал актерам как только мог: помогал понять сущность гольдониевских характеров и почувствовать солнечную атмосферу пьесы, ощутить и народный юмор автора и то, как он, постановщик спектакля, хочет все это воспроизвести па сцене. Завадский смело, даже рискованно распределил роли, осуществляя при этом творческие эксперименты, раскрепощая актеров, выводя их из привычных амплуа. Так, например, игравшая почти исключительно мальчиков Т. А. Лопаткина получила роль простодушной, наивной актрисы Деяниры, а исполнявшая прежде в основном лирических героинь Э. Г. Марголина должна была сыграть хитрую, развязную актрису Ортензию.
Не все еще ладилось у актеров. Но чувство жанра, своеобразной кокетливой театральности и простодушия актерского исполнения уже содержалось в напыщенно-кичливом Маркизе — И. Р. Пельтцере и в каком-то трогательно-неудачливом, беспомощном Маркизе — Б. А. Лаврове, в хвастливом, распущенном Графе — Н. П. Темякове. Даже имеющий всего несколько реплик слуга Кавалера — М. Н. Аноров, который, как и его хозяин, с собачьей преданностью был влюблен Б Мирандолину,— даже он обладал своим, непохожим на других персонажей характером, решенным в соответствии с общим стилем постановки.
Недостаток легкости, фантазии, чувства формы у отдельных исполнителей с лихвой восполнял режиссер. Спектакль весь словно пенился яркой, щедрой, оригинальной выдумкой и меткостью комедийных деталей. Казалось, Завадскому ничего не стоило сочинять их еще и еще убыстрить ритм диалогов и общего развития действия, ввести дополнительно еще ряд музыкальных номеров. Но режиссер вместе с тем твердо знал меру. Над затейливой и капризной театральностью постановки властвовал актер, сценический образ, человек. А в основе всей работы театра лежало пристальное внимание к психологии действующих лиц, неуловимым и изменчивым порывам их чувств.
Театр открыто декларировал теперь свою приверженность творческим принципам и методу Художественного театра в создании сценических произведений. Стал ли он от этого терять свою индивидуальность, походить на другие театральные коллективы, идущие тем же путем? Ни в какой мере. Рождался новый стиль, новое творческое лицо театра. Коллектив становился на путь углубленного, психологического познания жизни. Но новое творческое лицо театра, черты которого уже прояснялись, не было ни бледным, ни чужим, никого не повторяло и не копировало.
Пока что пришедшая во главе с Завадским группа художников полностью обусловливала намечающееся изменение художественного стиля театра. Часть старых работников переживала в основном пору ученичества. Общий процесс формирования нового художественного почерка, значительно более сложный, был еще впереди.