В годы войны. Часть 11

Начало: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10

Лепной орнамент украшал ее низкие потолки. Большинство вещей выглядело несколько старомодными: они напоминали о судьбе хозяина, который более тридцати лет назад, приехав молодым врачом в этот город, заботливо обставлял дом согласно вкусам, моде тоге времени. Видимо, впоследствии были добавлены лишь самые необходимые предметы. Так появилась простенькая девичья кровать Ольги, отгороженная ширмой, в комнате, являющейся, по всей вероятности, одновременно и столовой и гостиной. Масса фотографий покрывала стены, и над всеми главенствовала одна — портрет худенького большелобого мальчика в матроске. В беспорядочном, хаотичном на первый взгляд расположении предметов ощущался в то же время свой внутренний порядок, уют. Мягкий свет струился из-под светлого абажура, висящего над столом...
Неузнаваемой казалась квартира Талановых в третьем действии. когда Фаюнин справлял в пей новоселье. Скрытые в первой сцене занавесками, вылезли уродливые кариатиды фаюнинского особняка; причудливы, фантастичны были нелепые статуи и вся антикварная обстановка, собранная хозяином со всего города. Уютные прежде комнаты приобретали какой-то нереальный облик.
 Спектакль говорил о глубоком единстве советского народа в годы Отечественной войны, о том, что в общей ненависти к врагу объединялись советские люди разных возрастов, разных поколений, как все они от мала до велика вступали в борьбу с фашистскими захватчиками. В суровой сдержанности страстей, в их внутреннем, а не показном драматизме увидел театр Моссовета верный ключ к раскрытию образов пьесы.
Зрители знакомились с действующими лицами в часы тягостного ожидания надвигающейся беды — прихода фашистов. Первые же слова пьесы, тревожные и настороженные, говорили о чем-то необычном, страшном, ломающем привычный распорядок жизни, грозящем сломать и искалечить судьбы людей. Советский человек, перед лицом вражеского нашествия собирающий все свои духовные силы, чтобы вступить в борьбу с врагом,— таким было содержание первого акта, в особенности его финала, где на образное, эмоциональное выражение этой темы были направлены все усилия исполнителей, режиссуры, художника и музыкальное оформление спектакля.
...Талановы оставались одни — отец, мать, дочь, нянька и ставший незаметным Кокорышкин. Они пытались заниматься обычными вечерними делами: сидя подле стола, Ольга — Э. Г. Марголина исправляла тетради учеников, Таланов подписывал подаваемые ему Кокорышкиным бумаги. Лампа па столе делала обстановку особенно интимной. В сердцах людей еще теплилась надежда — а вдруг рассеются все тревоги, придет радостная весть, что враг отброшен, наступление его приостановлено. Но доносящийся издалека и постепенно усиливающийся сигнал воздушной тревоги говорил об обратном, о том, что угроза нашествия возрастает. «А ведь был день, Аня... и у нас все наше, мечтанное, было впереди. И ты держишь экзамен, на тебе майское платье. И ты играла тогда.., уже забываю, как это?» — тихо, задумчиво произносил Таланов— П. И. Герата, когда звук сирены стихал вдалеке. Он вспоминал дни своей ранней юности, как бы мысленно пробегал всю свою жизнь.
Айна Николаевна (ее роль исполняли О. И. Пыжова и А. П. Алексеева) подходила к роялю. Стоя, одной рукой, сначала тихо и нерешительно она наигрывала музыкальную фразу. «И дальше, дальше. Там есть место, где врывается ветер и надежда», — требовал муж. Тогда она садилась к роялю и уже торжественно, громко брала первые ноты. Взволнованные звуки словно выражали протест против насилия, который наполнял души героев. Доносящиеся с улицы разрывы бомб не могли заглушить, подавить музыку. Она продолжалась. Мелодию рояля подхватывал оркестр. В его звуках, казалось, слышался теперь голос народа, билось сердце тысяч советских людей. Музыка как бы вступала в единоборство с беспорядочными, угрожающими взрывами бомб и снарядов. Светлое, гуманистическое, жизнеутверждающее начало вступало в борьбу с силой бесчеловечной, грубой, тупой. Но, когда героическая мелодия заполняла собой все — сцену, зрительный зал и души людей, сидящих в нем,— раздавался еще один, совсем близкий взрыв. Дребезг стекла, грохот обвала, сцена погружалась в темноту. Обрывались звуки мелодии. Тишина... Зажженная чьей-то дрожащей рукой керосиновая лампа тускло освещала комнату, зрители видели маленького, оборванного старичка, робко присевшего в углу возле двери. 

Продолжение: часть 12, часть 13, часть 14, часть 15, часть 16, часть 17, часть 18, часть 19, часть 20, часть 21, часть 22, часть 23