Из книги "Признание - "Юго-Запад" (Москва, 2002 год). Часть 4
Ранее: Часть 1, Часть 2, Часть 3
.jpg)
Сценография каменоломни
Там, где актеры «Юго-Запада» пытаются полностью перевоплощаться, — там тотчас проступает далекое «эмбриональное» прошлое этой студии; что-то вроде «дворового театра в Вострякове», «самодеятельность домкомбината». Там, где они держат свой стиль, резкий, иногда простодушный до плакатности, иногда шаржированный до ядовитости, но всегда крупноштрихованный, крупнозернистый, нешлифованный, что называется, «ободранный», —там этот стиль игры соответствует облику зала: бугристой «ободранности» черного подвала.
Такова сценография: резкие удары света, резкие обвалы музыки... Возникает то, что можно назвать микровселенной театра. На «Юго-Западе» это ощущение, что тебя, зрителя, берут в камеру-обскуру, что тебе влезают в самое нутро, что тебя ведут, волокут, несут, и те, кто тебя ведет, — в таком же точно состоянии, их самих что-то властно ведет и тащит. Театр Валерия Беляковича — это почти мускульно переживаемое чувство жестокой необходимости, царящей в мире, жесткой обусловленности действий, железных обстоятельств, диктующих человеку все. Это симфония о человеке, живущем и действующем в плотности сверхдавлений. Каменоломня...
Невыносимость голубизны
Белякович может ставить яснейшую по своим публицистическим идеям драму Г. Боровика «Агент 00» — в театре она превращается в пластическую фантасмагорию: посреди пустой сцены герои натыкаются на воображаемые предметы, играют в воображаемую игру, и это вот ощущение тесноты и безвыходности мира, в котором они живут внутренне, важнее внешнего сюжета из жизни американских империалистов. Театр ставит невыносимо голубую мелодраму испанца М. Миуры «Три цилиндра», и вся голубизна, вся любовная идиллия на фоне «игорного дома» — все это пролетает мимо, куда-то в иронию, в смех,- действует другое: пронизывающие зрителя мимические номера «оркестра», идущие под оглушающую фонограмму: зритель пробит навылет этой мощной ритмикой, «помимо идей» он «подключен к «клеммам», он начинает подчиняться ритму, это какой-то хепенинг, заразительный рефлекс, плен... Идут «Русские люди» К. Симонова.
Пьеса, в которой обнаженно видны простые, как штык, духоподъемные идеи военных лет: драматургия, казалось бы, должна восприниматься как чрезмерно лобовая... но театр наполняет пьесу такой огневой мощью боя, что смысл зрелища обновляется. Эти вспышки огня, эти мечущиеся в черноте фигуры солдат, этот грохот разрывов и очередей, в который сверхканонадой врубается хриплое, яростное пение Высоцкого... Создается образ войны, современный образ войны в сознании людей — образ ее духовного преодоления. Это преодоление человеком чувства смертельной опасности. Абсолютная и безусловная героика. Человек, осуществляющийся в ситуации последней неотвратимости: да или нет?