Из книги "Признание - "Юго-Запад" (Москва, 2002 год). Часть 10
Ранее: Части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
Пугачева, у которой развязаны руки
Ну, а план комический? И он работает на ту же сверхзадачу. Хохот у Беляковича — не развлекательная подверстка к серьезной и высокой теме, это — другое острие того стержня, на котором вертится мир и пробуется крепость человеческого духа. Нет, вы свяжите концы: с одной стороны — Шекспир, «Гамлет» всемирно хрестоматийный; с другой — эстрадная полупародия, порождение капустников, веселый балаган, о коем критик 3. Владимирова только и обронила похожую на пожатие плечами фразу: «Некое зрелище под названием «Театр Аллы Пугачевой»... А для меня — две вершины, два полюса одного мира: патетический и смеховой...
Там «Гамлет» — тут... «Театр Аллы Пугачевой»: фестиваль хохота, «импульсивный» комизм, пародия... Но постойте... пародия ли? И только ли хохот? И так ли уж необъяснима импульсивность зрительской реакции? Я привык доверять своим первоначальным впечатлениям, а я был увлечен и покорен этим зрелищем. Смотрел — хохотал, вышел — задумался. Что, собственно, пародируется? Персонажи песен Пугачевой: Арлекино, Король, Коломбина и прочие маски известного репертуара. Все это разыграно в комическом мимансе. Причем включение в этот маскарад фигур Участкового Милиционера и Монтажника-Высотника ставит его на грань мистификации.
Белякович верен своей теме: мир масок, мир готовых стереотипов. Но... это все-таки не пародия. Это что-то другое... Это тонкое снятие границы между ролью и реальностью. Выявление реальности через пародирование роли. Я подчеркиваю: выявление реальности, а не отрицание ее! Главный-то, решающий план — голос певицы, многократно усиленный через динамики, «готовая модель»! И действует — отнюдь не пародийно. Действует мощно, убойно и впрямь берет в плен. Я не исключение из правил: и на меня действует, и меня сотрясает это напористое, открытое, яростное, самоутверждающееся пугачевское пение.
Странным образом из спектакля Беляковича лучше понимаешь, что такое искусство Аллы Пугачевой и что оно означает, нежели после ее собственных выступлений. Там мне мешает морок всеобщего поклонения. Противясь ему, я почти автоматически впадаю в обратный грех: я все громко, демонстративно «не приемлю». Это еще глупее. Все эти запальчивые споры о том, «хорошо» или «плохо» она поет, — самообман. Если бы она пела «плохо», не было бы ни споров о ней, ни ее идольской популярности. Спорят-то по существу о другом: о том, как отнестись к тому образу, который внедряется с этим пением в массовое сознание в ответ на то, чего эта масса ждет.
Это образ сильной женщины. Около жалких, ничтожных, ненадежных мужчин. Это какой-то новый психологический, почти этнический тип русской женщины, которая... нет, не в «горящую избу войдет», а... по нынешним-то временам... ну, в какую-нибудь, скажем, контору — с ревизией. Крепко сбита фигура, уверенно стучат сапожки; вязаная или пуховая шапочка подчеркивает заметность головы,- руки не виснут вниз, а несколько разведены в стороны — от распирающих сил... Эта не то что семью, эта и район и область на хребет возьмет, и ничего — сдюжит. Ни тени от «страдалицы», от «терпеливицы», от «угодницы» — хозяйка жизни!
Продлите ее уверенность в сферу мечтаний. Вместо вязаной повседневной шапочки — огненный парик, вместо вязаной повседневной кофточки — сверкающее белое платье,- вместо спокойной уверенности в голосе —уверенность вопля: властного, ликующего, страдающего, покоряющего всех и вся, несущегося ураганом, доводящего женскую неотразимость и победоносность до гигантских, великаньих габаритов: «Миллион, миллион, миллион алых роз!». Об этом я думаю, протрясенный ее пением, разъятый на части всем этим фантастическим спектаклем, когда сквозь шутейный хоровод масок огромными мужскими шагами проносится, размахивая руками, женщина в пышном рыжем парике, в развевающемся белом платье, с крупными, резкими чертами лица... Метеор! Тамара Кудряшова в роли Аллы Пугачевой.