Из книги "Признание - "Юго-Запад" (Москва, 2002 год). Часть 15

Ранее Части: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14

А если не знать?

Поскольку у Чехова сказано, что «Три сестры» — генеральские дочки, то Валерий Белякович с полным основанием примеряет к ним десантные береты, а окружающих кавалеров одевает в камуфляж. Но это не простое осовременивание классики — высокие армейские ботинки наводят на мысль не столько об ограниченном контингенте, сколько об античных котурнах. Мощное укрупнение фактуры, вообще характерное для театра «На Юго-Западе», в применении к Чехову дает фантастический эффект: абсурд доводится до абсурда.

То есть: мягкий, скользящий, лукавый абсурд интеллигентских гостиных (теперь сказали бы: кухонь) — «цы-ып-цып-цып...», «Бобик нездоров», «В Москве два университета» — эта обаятельная тарарабумбия, укрупненная до гротеска, покрывается «гомерическим» хохотом или обрывается в запредельное, преувеличенное до уродливости страдание. Достаточно после благородного суждения, вроде: «Мы будем работать» —рявкнуть «Браво!» — и провокационный эффект обеспечен. «В будущем здесь наступит счастливая жизнь», — реплика приклеивается к персонажу, как бутафорская борода.

Ирония взрывается яростью. Гримасы застывают масками. Фигуры бродят во мгле как в потустороннем мире. И между этими изваяниями скорби и страсти продолжают сквозить, шмыгать и острить деликатные интеллигенты рубежа веков. Чеховские драматургические капилляры сотрясаются от бьющего в них апоплексического напора крови. Вопли прорезают нежную атмосферу, пространство скручивается, время застывает и обрушивается. Вы понимаете, что перед вами конец света, и одновременно — та самая «счастливая жизнь», которую наивно призывали чеховские герои, трогательно заглядывая вперед: — Если бы только знать!

Где лучше: за решеткой или на решетке?

Во времена, когда поляк Славомир Мрожек писал в Америке своих «эмигрантов», — политический аспект темы звучал злободневно: узники социалистического лагеря рвались на свободу. Этот аспект несколько потускнел сегодня, когда все желающие вкусили свободы столько, сколько смогли выкусить. Философский аспект, напротив, обострился: тема смены стойла.

В польской деревне эти мужики вкалывали среди навоза, проклиная свой жребий. В американском мегаполисе они вкалывают среди грязи и тоже проклинают свой жребий: их руки трясутся от виброотбойника, и они по-прежнему нищи, только спят не под жужжанье мух, а под грохот подземки — на вентиляционных решетках, подложив под головы кто копилку с жалкими сбережениями, кто чемоданчик с жалкой рукописью, которая должна потрясти мир. И сбережения, и рукопись по безнадежности ситуации идут на помойку, и этот абсурд хорошо ложится на смуту нашей жизни, где стяжатели и нестяжатели продолжают яростно учить друг друга жить.

Но главное, что действует на меня в спектакле «Юго-Запада» — это чисто зрительский шок от атмосферы безбытного, безопорного существования, воспринимаемого как неизбежная данность. Режиссер Валерий Белякович в этой грохочущей железом норе — как дома: его театр никогда и не был уютным. Самое же поразительное: и за решетками, и на решетках — это запредельное ощущение фатального нашего братства. В ролях: Валерий и Сергей Беляковичи. Спектакль называется «Братья». Братья по несчастью, которое нам дороже счастья, ибо счастье — это хомут, тюрьма, решетка для нашего вольного духа.

Продолжение...