Не подлежащий разврату
В Главном театре прошла премьера "Дон Жуана" Моцарта в постановке Дмитрия Чернякова. Режиссер перенес в Москву свой спектакль, показанный летом на фестивале в Экс-ан-Провансе, а дирижер Теодор Курентзис попробовал с оркестром Главного сыграть оперу в аутентичной манере. Результаты разочаровали СЕРГЕЯ ХОДНЕВА.
Социальная иерархия исходного либретто у Дмитрия Чернякова превращается в иерархию ролей внутри одной-единственной семьи, большой, буржуазной, сытой. Командор — отец семейства, Донна Анна — его дочь, но у нее есть не только жених Дон Оттавио, но и дочка от первого брака Церлина (выскочившая за Мазетто), а также двоюродная сестра Донна Эльвира. Да и Лепорелло тоже оказывается им родней. Чопорно-роскошная гостиная в доме Командора и становится единственным местом действия спектакля. Причем хронологические его рамки — не одни сутки, как у Лоренцо да Понте в либретто, а недели и месяцы. После каждой сцены обрушивается черный занавес, на который проецируются придуманные режиссером "временные" ремарки. Я не сказал бы, чтобы появление этого занавеса как-то мешало музыке, в конце концов, оно обозначает границы между сценами, и у Моцарта довольно четкие; смущает только растянутость конфликтов, которые из сиюминутных превращаются в затяжные, хронические. Прошло три дня, а Мазетто все еще вяло перебранивается с Церлиной.
Прошло еще несколько дней, а Дон Оттавио опять возвращается к разговору о браке, на что ему Донна Анна опять отвечает, что, мол, не до того. Дон Жуан тоже вроде бы член семьи по праву мужа Донны Эльвиры, но ему в этой семье совершенно не нравится. Даже при том, что дочки-матери буквально прыгают на него сами (поссорившись с Донной Анной во время одной такой сцены, он ненароком убивает выглянувшего на шум Командора). Антипатия, а точнее, презрение самого Дон Жуана к семейству совершенно понятна: довели. Гораздо труднее мотивировать животную злобу командорской родни по отношению к главному герою, и это уже из разряда всерьез уязвимых мест спектакля. Ну чем он так их прогневил, распутством? Так, во-первых, на сцене великий соблазнитель демонстрирует скорее охоту к вялым психологическим экспериментам, чем жадность до плотских радостей, а во-вторых, по части безнравственности и бездушности само это насквозь прогнившее семейство даст ему сто очков вперед.
Сам режиссер на словах объяснял, что Дон Жуан-де для них опасен, потому что разрушает их стереотипы и способен открыть им какие-то новые горизонты, которых они боятся. И есть сцены, когда вспоминаешь эти слова — и думаешь: а ведь да, пожалуй. Причем построено это на том самом тексте, который поется, только то, что по либретто должно быть враками, звучит искренностью. Ну да, мол, сердце у меня доброе. А что Эльвира чудачит — не обращайте внимания, она у меня странная, бедняжка. И даже спетые в дуэте с Церлиной слова "Я изменю твою участь!" на минуту кажутся не дешевой "разводкой" совратителя, а чем-то посерьезнее. Но в целом — нет, не склеивается. Все же у расхристанного, опустившегося Дон Жуана (по крайней мере, в исполнении певшего на премьере грека Дмитириоса Тилякоса) слишком мало и харизмы, и воли для того, чтобы представлять просто-таки нестерпимую угрозу для остальных героев. Основных эмоциональных модусов у него два; первый в простонародье обозначается как "пыльным мешком стукнутый", второй — судорожная оживленность, приправленная спиртным и нервозностью (очевидно, изредка прохаживающийся мирно по сцене в халате Командор ему попросту мерещится).
Если попробовать абстрагироваться от обстоятельств премьерного спектакля, то понятно, что имелся в виду в общем-то очень интересный и человечный образ; сцена серенады, когда Дон Жуан слепо кружится по пустой комнате, почти вполголоса обращаясь в никуда, к кому-то, кого и на свете-то наверняка нет, правда пронзительная. Но держаться только на этом образе надломленного, потерянного рохли спектакль не может. Тем более что у остальных героев какой-то структурообразующей индивидуальности еще меньше. Три дамы (Донна Анна — довольно натужно певшая англичанка Сьюзан Гриттон, Донна Эльвира — свободная и выразительная работа Вероники Джиоевой, Церлина — пресноватая в вокальном отношении Черстин Авемо) истеричные ломаки, различающиеся в основном возрастом (и это навряд ли достижение в сравнении с черняковскими Изольдой, Татьяной и леди Макбет). Одномерный чистюля-злодей Дон Оттавио (немец Колин Бальцер); инертный Мазетто (серб Давид Бизич), которого лишили даже той незатейливой фанаберии, которая положена ему по либретто (и ничего не дали взамен). Лепорелло (Эдуард Цанга) превращен в плутоватого пособника семьи, помогающего заманить Дон Жуана в финальную ловушку, и выглядит это довольно натянуто. Как и те эпизоды, в которых хозяин должен притворяться слугой и наоборот; тут никто особенно и не притворяется, а качестве объяснения того, что Дон Жуана с Лепорелло при этом все-таки путают, появляются гипнотизерские способности Дон Жуана. Это слабый ход. И не потому только, что надуманный, а потому, что подмена психологии парапсихологией, экстрасенсорикой и проч. слишком уж удобный "бог из машины". Кстати, о "боге из машины": вместо каменного гостя "наказывать" Дон Жуана приходит нанятый семьей актер, загримированный под Командора и открывающий рот, пока из динамиков поет заслуженный украинский бас Анатолий Кочерга (чуть ли не самый авторитетный Командор на сегодняшний день).
Напуганный Дон Жуан на глазах у семейства хорохорится, хорохорится — а потом валится на землю: то ли сердечный приступ, то ли удар, в любом случае для издевающихся над ним под финальную фугу родственников он уже неопасен (опять-таки — подумаешь, какой непобедимый богатырь, чтобы так торжествовать). Прозвучал финальный ансамбль, как и остальные номера второго акта, достойно — хотя первый акт с проглатываемыми речитативными фразами, непопаданиями певцов в темп и разваливающимися ансамблями казался в музыкальном смысле без пяти минут провалом. Вроде бы оркестр и аутентичным инструментарием снабдили, и приемам барочного музицирования их дирижер учил с полгода, но результат получился куда более резким и неряшливым, чем в 2006 году, когда тот же Теодор Курентзис представлял "Дон Жуана" в концертном исполнении с оркестром Musica Viva. Странное положение: и дирижерская работа, и уж тем более режиссерская концепция какие угодно, только не мало обдуманные, это-то очевидно. Но реальное воплощение всех этих замыслов, на которые столько умственного труда потрачено, выглядело на премьере таким неорганичным, что предыдущую работу того же тандема в Главном — "Воццек" Берга — даже неловко вспоминать.