Новый наряд Китежа
Римский-Корсаков в постановке Эймунтаса Някрошюса Главный театр представил первую оперную премьеру сезона — постановку "Сказания о невидимом граде Китеже и деве Февронии" Римского-Корсакова, сделанную совместно с Оперным театром города Кальяри (Италия). На протяжении почти четырех часов невидимый город на Новой сцене театра пытался разглядеть МИХАИЛ ФИХТЕНГОЛЬЦ.
"Китеж" в постановке Эймунтаса Някрошюса впервые увидел свет рампы еще в апреле в Италии, поэтому к московской премьере оперная труппа пребывала в полнейшей боевой готовности — что было приятно, учитывая, что многие новые спектакли в столице к первому показу имеют вид полуфабриката. В этот раз солидная работа была налицо: уверенно, с надлежащей тембровой роскошью звучал оркестр под управлением Александра Ведерникова. Достойно показал себя хор под управлением Валерия Борисова: сложнейшая хоровая партитура оперы, требующая безупречного взаимодействия голосов, получилась объемной и динамичной — более того, любопытным образом артисты хора демонстрировали куда более тщательную дикцию, чем солисты, что позволяло не оглядываться поминутно на экраны с транслирующимся английским переводом либретто.
Солисты в большинстве своем вызывали смущение не только из-за невнятного произнесения текста (этот огрех можно списать и на ватную акустику Новой сцены): смущал сам факт назначения на роли певцов, для этих ролей не слишком подходящих по своим вокальным характеристикам. Для Татьяны Моногаровой, поющей, кажется, все премьеры в театре последние несколько сезонов, роль Февронии слишком забориста. Ее дивно красивое сопрано с теплыми обертонами с первых тактов тонет в оркестровых волнах, несмотря на скупой и предупреждающий жест дирижера,— партия рассчитана на более крепкий, драматический голос. Впрочем, если случай с Февронией можно объяснить как художественный компромисс (музыкальная трактовка роли претензий не вызывает), то ее жених Всеволод Юрьевич в исполнении Виталия Панфилова — откровенный кастинговый прокол: характерный голос, не справляющийся с лирической партией. То же самое можно сказать о невнятных татарских богатырях Бедяе и Бурундае (Андрей Архипов и Вячеслав Почапский), мучающихся с чрезмерно низкой тесситурой роли Андрее Бреусе в партии Федора Поярка и не по-юношески тремолирующем Отроке Светланы Белоконь.
Из удачно воплощенных персонажей многонаселенной оперы в первую очередь надо назвать Гришку Кутерьму в темпераментном исполнении Михаила Губского. Это тот счастливый случай, когда актерский типаж, голос, мастерство и музыкальная интуиция слились воедино — упорно ведущий линию своего нечестивого персонажа Губский затмил даже представительного князя Юрия Всеволодовича в исполнении штатной звезды Главного — баса Михаила Казакова. Эймунтас Някрошюс, несомненно, главный персонаж нового "Китежа", возложенную на него задачу по актуальному осмыслению классики постарался выполнить по уже наработанным как в драматическом, так и в оперном театре схемам. Минималистский дизайн (сценография Мариуса Някрошюса), столь же минималистские костюмы (созданные Надеждой Гультяевой), аскетичное освещение (художник по свету Сергей Шевченко) и многозначный символизм самого постановщика — в данном случае, к сожалению, обернувшийся невнятностью.
Понять, о чем хотел рассказать режиссер, на протяжении четырех часов практически невозможно — смысловые линии обрываются, не успев начаться и не получая впоследствии никакого продолжения. Мир дольний и горний, готовность к смерти перед сечей при Керженце и торжество воскресения в невидимом граде, обручение на земле и брак на небесах — все эти и другие мотивы оперы, мерцающей смыслами, либо оставлены без внимания, либо выражены столь рутинными средствами, что кажется, что на сцену вернулась поросшая мхом постановка советских лет. При этом тут есть утрированная жестикуляция, отчаянное переигрывание, неповоротливые мизансцены, но нет богатых костюмов, исторических декораций и самого присутствия "большого стиля". Если бы "Китеж" был просто единичной неудачей театра, то о ней можно было бы забыть с легким сердцем, но проблема заключается в том, что эта постановка — закономерный результат творческой стратегии Главного, в которой непонятного и необъяснимого гораздо больше, чем в придумках режиссера Някрошюса. Непонятно, зачем из пятнадцати опер Римского-Корсакова брать именно ту, которая неизбежно обрекает Главный театр на невыгодное сравнение с Мариинкой, где "Китеж" Дмитрия Чернякова в свое время стал настоящим прорывом. Непонятно, зачем в третий раз привлекать к сотрудничеству режиссера, который был и остается в крайне противоречивых и запутанных отношениях с жанром оперы. Непонятно, зачем подставлять под удар хороших певцов, заведомо давая им не свои роли. Из сезона в сезон допуская одни и те же промахи, оперная труппа Главного напоминает заблудившееся в лесу войско татар — ему вроде уже мерещится звон китежских колоколов, но до самого Китежа еще идти непонятно сколько. И непонятно как.