menu-options

Японский бог

«Король Лир» в Московском художественном театре имени Чехова

Хорошо знать, что «Короля Лира» поставил тот самый Тадаси Судзуки, что в самом начале 90-х покорил Москву спектаклем «Дионис» по «Вакханкам» Еврипида. Все было внове: и сочетание жестокостей мифа с инвалидными колясками и вполне современными транзисторными приемниками в руках античных героев, и сопряжение Древней Греции с не менее древней самурайской традицией. Всё. Хорошо бы знать, что сейчас каждому полуторачасовому спектаклю в Художественном театре предшествует примерно такой же по времени тренинг, в котором участвуют все актеры, даже те девушки-медсестры, что выходят на сцену на минуточку в начале и еще на минуту – в конце, буквально под аплодисменты. И для этого тренинга нужны чистый пол, свободное пространство, мечи и мягкая японская обувь-«таби».

Судзуки – имя. Кто-то слышал, кто-то видел своими глазами построенный для него в Японии театральный рай – театральную деревню в горах, среди чайных кустов, с несколькими сценами, одна из которых, например, имеет подвижную стену, открывающую вид на Фудзияму. Ученики относятся к Судзуки, как к полубогу.

Не зная ни того, ни другого, ни третьего, думаю, Художественному театру такого «Лира» не простили бы.

К примеру, актеры все одеты в японские кимоно. Это понятно: Судзуки – японец. Дальше: все роли, и женские и мужские, распределены среди актеров-мужчин. Вполне объяснимо: так было в театре, для которого писал Великий бард. И в японском театре – тоже. Но почему-то вдруг ни с того ни с сего в дверных проемах показываются девушки-медсестры. Откуда? Из каких культурных, так сказать, закромов?

К тому же в обеих театральных традициях актеры-мужчины играли женщин. В «Лире», поставленном Тадаси Судзуки, Дмитрий Куличков, способный молодой актер, вчерашний студент, поступивший в труппу Театра п/р О.Табакова, в роли Реганы и не думает скрывать своей изящной бородки. А Гонерилья – Роман Кириллов целует Эдмонда – Сергея Медведева. Наверное, предполагалась высокая степень условности и отстранения. Не поднялись.

Если на сцене все такие самураи, отчего же Глостер не закалывается, приняв решение о самоубийстве? Почему бросается со скалы? Так у Шекспира. Может, незачем было одевать всех в расшитые золотом японские сарафаны? В театре все нуждается в оправдании. Иначе выходит вампука. И ряженые.

Можно вообразить, что бы сказали, когда бы все то же самое поставил кто-то из наших. Как бы, к примеру, понесли Виктюка: находит то, что ему интересно, даже там, где этого нет и в помине.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы нечто «такое» интересовало Судзуки.

Он говорит: «Мне постоянно хочется быть человеком, отличным от того, кем я являюсь». Хорошая мысль. Но в театре она не может стать единственным двигателем интриги. «Все наоборот» – это что-то из детского фольклора вроде «Чудо-дерева» Корнея Чуковского.

«Весь мир – лечебница» – мысль, конечно, жесткая, но также неоригинальная, имея в виду опыты самого Судзуки. Не всякий сюжет без потерь способен прорасти на японской почве. С «Сирано де Бержераком», которого Судзуки привозил год назад на Чеховский фестиваль, – явно не вышло. Там же впервые было замечено, что Судзуки открыто пренебрегает тем, что музыка, которая по каким-то причинам показалась ему уместной, в европейской традиции имеет совершенно определенные смысловые ассоциации.

В «Короля Лира» Судзуки, как само собою разумеющееся, включает музыку Генделя и Чайковского. Технические возможности театра позволяют играть ее громко, но для слуха – приятно. Однако для истории, которую рассказывает Шекспир, она – чужая. Чужая совсем. В лечебнице, возможно, того и другого могут использовать в терапевтических целях. Но в лечебнице, если принять предложенные условия игры, – свои законы. Все дело в том, что Судзуки пренебрегает даже теми правилами, которые сам же и выдумал и не без некоторого насилия навязал известному сюжету.

А оправдания своеволию у Судзуки нет.

На фоне нового «Лира» лучше и мотивированнее кажутся недавние работы Кирилла Серебренникова, в пору премьеры показавшиеся собранными из случайных компонентов. То есть, наблюдая за более или менее эффектными – в японском стиле – перемещениями актеров, в конце концов уподобляешься самому Лиру, который от одной неверной дочери бежал к другой, которая теперь ему казалась лучше.

Что же получает публика? Дайджест, дающий тем не менее определенное представление о сюжете шекспировской трагедии. Судзуки не лукавит, отмечая в программке «талант и упорство актеров». Было бы нечестно бросить в них камень: за время репетиций они действительно приобрели немало новых умений и двигаются сегодня не хуже актеров Судзуки.

Среди приобретений – несколько сцен, которые отданы Лиру (Анатолий Белый). Как же он строг, как сосредоточен, как самоуверен и самодоволен в начале, как измучен, истерзан в конце. И в страдании своем снова – сосредоточен и строг. Наверное, он мог бы сыграть и в более каноническом варианте. Не дали.


НГ, 2 ноября 2004 года
Григорий Заславский
Источник: http://www.ng.ru/culture/2004-11-02/6_lir.html