Бессмысленная злоба дня
В МХТ премьера «Идеального мужа» режиссёра Константина Богомолова — вероятно, самого скандального спектакля сезона
В МХТ показали одну из самых скандальных премьер сезона: режиссёр Константин Богомолов поставил почти пятичасовой спектакль «Идеальный муж. Комедия», соединив Уайльда, Чехова, Гёте и многих других авторов в собственном произведении, бьющем по всем болевым точкам российского общества.
К этому спектаклю Богомолов шёл очень долго. Его первым подобным опытом стал «Wonderland-80» в Театре-студии Табакова, микшировавший «Заповедник» Довлатова с «Алисой в зазеркалье», дальше была «Турандот» в Театре Пушкина, совмещённая с «Идиотом» Достоевского; а самый радикальный опыт – «Лир» в питерском «Приюте комедианта», сюжет которого составлен из Шекспира, Ницше, «Откровения» Иоанна Богослова и многих других фрагментов.
Но на фоне «Мужа» все эти спектакли кажутся лишь пробой пера: в премьере МХТ избранный Богомоловым метод доведён до совершенства и логического абсолюта.
Тут уже не может быть никаких воплей «Это не Уайльд! Это не Шекспир! Это не Чехов!». Потому что весь этот спектакль — один сплошной Богомолов. Перед нами сочинённая с нуля самоценная история, использующая как свои части разные известные тексты и аллюзии к ним, но держащаяся на едином стержне — сюжете, от начала до конца придуманном режиссёром.
В этом спектакле очень многие формальные вещи случаются на сцене МХТ впервые. Ещё никогда действие не происходило с такой явностью в России XXI века: в феврале 2013-го, уточняет режиссер. Никогда не пели здесь русский шансон, обращаясь к зрителям так, как будто те сидят в Кремлёвском дворце.
Никогда не исполняли целую оду слову «жопа» и не объявляли, что «только святыни и стоит трахать».
Но подлинное новаторство и вся радикальность «Идеального мужа» совсем не в этих внешних проявлениях и даже не в прямоте актуализации.
Да, звезда шансона Лорд очень похож на Стаса Михайлова, а теледива Молох, конечно же, на Дмитрия Нагиева. Да, титры на больших мониторах услужливо сообщают зрителям: вот эта сцена происходит в жилом комплексе «Алые паруса», а эта — в гламурном Vogue Сafe на Кузнецком Мосту. Да, зал сливается в дружном хихиканье при каждом очередном упоминании поэзии Веры Полозковой (видимо, особо ненавистной режиссёру), а герои разгуливают по сцене в олимпийской форме сборной России.
Однако главное совсем не в этих деталях, в общем-то случайных и лишь намекающих на те или иные сферы общественной жизни (это просто знаки, каждый из которых с лёгкостью мог бы быть заменён любым другим). Сила спектакля Богомолова и его разительное отличие от почти любой российской постановки
в той головокружительной свободе, с которой он обращается здесь со всем.
С героями и сюжетами всевозможных писателей, от Мисимы до Сорокина. С Русской православной церковью, выводя на сцену реального и многим известного персонажа отца Артемия, написавшего свою версию песни «С чего начинается Родина», уже во второй строке утверждающего — «с церквушки над тихой рекой». С одной из самых запретных и «постыдных» для русского театра тем – гомосексуализмом: в основе сюжета трагическая история любви министра резиновых изделий Роберта Тернова к тому самому Лорду.
А в первую очередь – с самой структурой театрального действия, разнимая до основания традиционные сюжетные схемы, разрывая единую событийную линию вторым актом, никак не связанным с первым и третьим.
Добавляя многочисленные флешбэки, интермедии, вставные комические и музыкальные сценки. Демонстративно борясь со всеми зрительскими стереотипами и ожиданиями, дразня их, предлагая одну неожиданность за другой.
Спектакль движется в стремительном ритме современного кино, построенного на резко сменяющих друг друга монтажных склейках.
«Идеальный муж. Комедия» — редчайший у нас случай постановки, полностью сочинённой режиссёром, даже без помощи драматурга;
при всём обилии цитат, львиная доля текста написана самим Богомоловым во время репетиций.
Если до сих пор в своих спектаклях он брал какое-то одно произведение за основу и, помешивая, смешивал его с другими, то здесь главным оказывается его собственный сюжет, который обрастает известными мотивами просто для иллюстрации.
За пародийно-гламурной витриной спектакля скрывается предельная абстрактность и условность.
Здесь всё мнимо и всюду обман. То ли Дориан Грей, то ли Путин.
То ли звезда шансона, то ли фантасмагорический киллер Кондратий Могила, убивший Кеннеди, Леннона и Версаче.
Из российского «сегодня» Богомолов переносит действие то в русское «всегда», то во всемирное и вневременное «везде».
При всей узнаваемости некоторых обстоятельств, очевидно, что эта страна, где обитают герои, – и не Россия вовсе. Это загадочный край, где с неба круглый год идёт то ли снег, то ли кокаин. Где сливкам общества прислуживают «маленькие узбекские рабы». Где национальные лидеры, катаясь в спортивных костюмах на горных лыжах, пускаются в полёт без всякой помощи дельтаплана и без эскорта журавлей-стерхов. Где внезапно оживает незабвенная Лора Палмер из первой серии «Твин Пикса», становясь невестой бывшего киллера и теперешнего гея Лорда (да-да, и она была когда-то среди его жертв!). Тарантино, братья Коэны, Линч и Бунюэль.
Тотальная травестия и мимикрия: каждый оборачивается не тем, за кого себя выдаёт и кем обозначен в программке. Сиротка с благородным нерусским именем Мейбл – Вася Килибаев, усыновлённый сердобольным Лордом из детского дома. Отец Артемий вдруг превращается в Мефистофеля, которому продаёт душу Дориан Грей. Сам Дориан Грей – в барона Тузенбаха, который говорит с грузинским акцентом и уходит на дуэль с Солёным в сопровождении других братков.
Среди немногих постоянных персонажей три сестры: Ольга из Ростова, Ирина из Минска, Маша из Гжели.
Они появляются в каждом действии и обитают в том самом Vogue Сafe. Тщательно накрашенные и отманикюренные, не выпуская из рук айфоны, они повторяют незабвенные сентенции чеховских героинь («Звучит отрывок из замечательной пьесы А. П. Чехова «Три сестры», — подсказывают титры самым недалёким зрителям).
«Надо ры-бо-ты-ть!» — вдохновенно выводит одна из них с жутким говором.
Век назад в Москву рвались прозябавшие в провинции интеллигентные дамы, теперь – жаждущие денег, славы и замужества миловидные дурочки. И, в отличие от первых, своё место они в ней нашли. Вот только слова их предшественниц звучат из распомаженных уст на удивление гармонично – и вдруг понимаешь, что разницы между ними совсем мало. Да, это они просидели на этих диванах сто лет — и просидят ещё больше, и станут ещё смешней и несуразней. Мир вокруг них меняется, они тупеют и опускаются, но самая суть их, как и их мышление, всё равно сохранится.
Только работать три сестры никогда не будут, продолжая лишь об этом – искренне – мечтать.
Всё в этом спектакле балансирует между фарсом и трагедией. Не знаешь, как воспринимать ту или иную сцену — смеяться или плакать. И пусть режиссёр утверждает, что в «Идеальном муже» нет ни грамма серьёза — верить этому вряд ли стоит. «Вставной» второй акт, история Дориана Грея, вообще существует немного в иной эстетике, чем весь остальной спектакль. Здесь почти нет хлёстких эффектов, всё внимание на тексте, а в центре действия только один актёр. Сергей Чонишвили играет притчу о человеке, продавшем душу за власть над миром, – и делает это резко и отчаянно, с лихорадочным блеском в глазах. Он произносит длинные монологи не по-актёрски естественно, вроде бы вообще ничего не играя, но как бы привораживает своим голосом всё пространство, так, что от него невозможно оторвать глаз. Сосредоточенно и трепетно он описывает все богатства Дориана, получает от прислужника вожделенную корону, дрожащими руками надевает её на голову, скорее пропевает, чем выговаривает: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» — и сливается в танце со святым отцом и Мефистофелем в одном лице, медленно опускаясь в ад.
Страшного в этом всё же больше, чем смешного.
Главная же линия спектакля, история возлюбленных Роберта и Лорда, почти до последнего момента кажется пародийной в чистом виде. И всё же постепенно к карикатурным героям проникаешься сочувствием. Конечно, когда они, встретившись после вынужденной разлуки, разговаривают друг с другом репликами Треплева и Заречной из финала чеховской «Чайки» — это ужасно смешно: ни слова не меняется, только вместо театра в саду слепленный ими снеговик, а перед тем, как ехать в Елец, они хотят обвенчаться в Стокгольме.
Но внезапно их становится жалко. И Богомолов придумывает для своей истории финал, который вряд ли можно было бы ожидать, если бы речь шла просто о политической сатире. Лорд, вынужденный для спасения репутации своего любовника расстаться с ним и жениться на Лоре Палмер, кончает с собой, а министр приезжает к нему домой и, увидев его тело, следует его примеру, произнося предсмертные слова Джульетты.
Для понимания и этого эпизода, и всего спектакля очень важна сцена, по техническим причинам сокращённая после прогонов. Александр Семчев в роли папы Лорда читал фрагмент рассказа Сорокина «Кисет» — о том, как солдат шёл через всю страну на Берлин, встретил по пути в одном селе прекрасную женщину, в которую влюбился, но после войны был арестован на 10 лет и, только выйдя на свободу, смог к ней вернуться.
А она, открыв дверь, его спросила: «Вы кто?» И похожий вопрос получает в ответ на свои чувства почти каждый герой «Идеального мужа».
Главной бедой героев спектакля Богомолова, живущих в стране лицемерия и правящих ею, оказывается отсутствие любви.
Один от безысходности влюбляется в актрису, не замечая под тщательным гримом, что ей 70 лет. Другой, чья жена испытывает оргазм только от поступления денег на счёт, становится с горя гомосексуалистом. Третья – Лора Палмер – гонится за мужчиной, который давно уже её не любит. Может быть, и коррупция, и официозная фальшь святош, и засилье шансона происходят в том числе и от атрофии чувств – от того, что все разучились слышать друг друга?
После самоубийства министра и певца-киллера спальня мгновенно превращается в склеп, исчезая под полотном российского флага. Сексуальные мальчики-охранники в париках, маршируя в почётном карауле, торжественно проносят венки — «Кондратию Могиле от любящей жены». И последняя сцена спектакля внезапно напоминает недавние пышные похороны криминальных авторитетов, ставших после своей гибели чуть ли не национальными героями. И кажется, именно эта сцена подводит итог всему этому невеселому балагану: глубочайший абсурд современной русской жизни становится видимым, лишь если выхватить его из равномерно бубнящего информационного потока и ткнуть в него зрителя носом.
Источник: http://www.gazeta.ru/culture/2013/02/13/a_4963873.shtml
13.02.2013 | Николай Берман