В театре имени Гоголя (Л. Булгак), часть 4.
Известными приемами такой спектакль не поставишь. Традиционность — не для Гоголя! Нужно было искать свой, особый прием соединения возвышенного и бытового. В постановке «Тараса Бульбы» этого не нашли, а самое досадное — не заметно и следа поисков. ...В театре имени Гоголя часто прибегали к инсценировкам. Разные по своим достоинствам, спектакли эти обладают одним печальным сходством — отсутствием своего взгляда на литературное произведение, иллюстративностью. «Угрюм-река» при всей своей огромности — произведение благодатное для театра. Тщательно выписан быт, подробно и разносторонне прослежено становление и развитие характеров. Жизнь — большими пластами, в масштабах всей России. Все это неисчерпаемый материал для актера, режиссера, художника.
Сильнее всего в спектакле «Угрюм-река» сделана сцена смерти Данилы Громова, которой начинается спектакль, — вырванная из темноты лучом света, мечется в страхе фигура умирающего, высоко, как символ, поднятая надо всем домом. Сыгранная артистом М. Молчановым с подлинной страстностью, сцена эта служит хорошим камертоном, по которому надо было бы выверить весь спектакль. Интонация фанатичности должна была бы стать главной в этом спектакле о фанатиках. Слышится она в огненной преданности Ибрагима Оглы — П. Омельченко, не боящегося обнаружить своего темперамента. В точном и остроумном исполнении Ю. Волкова, со злой насмешливостью создающего образ Ильи Сохатых, тоже есть эта одержимость в стремлении к своей цели, стихия, которую невозможно преодолеть.
Но другие персонажи, которые покоряли нас в книге неистовостью, будь она в деньгах, в любви, во власти над людьми, — в спектакле живут словно в полсилы. Тема золота, омытого слезами и кровью, в спектакле решена очень стандартно. О золоте говорят с придыханием, с расширенными глазами; но именно так говорили о нем со сцены многие поколения актеров. Островский это или Писемский, а может быть, Салтыков-Щедрин? Скорее всего ни тот, ни другой, ни третий - просто штамп бытовой пьесы о наживе и деньгах. Прохор и Анфиса, если бы они получились людьми самобытного характера, могли придать спектаклю ту романтическую возвышенность которая сделала бы борьбу героев более острой, трагичной и сняла бы со спектакля тяжеловесность «быта».
Роль Прохора исполняет О. Туманов. Тут есть и развитие характера и постепенное ожесточение сердца, и превращение юношеского романтизма в размах капиталиста. Он разный — до воцарения за конторкой и после. Но эти стадии спокойно н размеренно сменяют одна другую. В душе его нет того «высокого напряжения», которое при неосторожности может испепелить человека. Потому, наверное, и не испытываешь особого сожаления в сценах сумасшествия Прохора, что прежде не поражала мощь его характера. Раньше он не потрясал своей ненасытностью — теперь мало трогает его бессилие. Тот же артист О. Туманов играет Федора в «Случайных встречах» — очень человечном спектакле, о котором мне уже приходилось писать в журнале «Театр».
В этой роли он показался актером, способным передать абсолютную поглощенность героя своей заботой. Длинные паузы были самыми напряженными и интересными местами роли, а реплики только как бы завершали куски жизни, которые прожила душа человека за время молчания. Две последующие роли — Андрий и Прохор, — к сожалению, разочаровали своей терпимостью к штампам, к пустоте сердца, к неточности выразительных средств. Анфису в «Угрюм-реке» сыграть, пожалуй, не легче, чем Грушеньку или Настасью Филипповну. Писатель наделил ее такой сверхъестественной внутренней силой — неизрасходованной, с дрожью нетерпения ожидающей своего торжества, что эта сила образует вокруг нее магнитное поле, попадая в которое, люди теряют над собой власть. Под мещанским обличьем, под мантильками и шубейками таится натура непреклонного романтического склада.
В образе, созданном В. Ермиловой, как будто есть все черты, свойственные шишковской Анфисе. Но только как будто. В ней есть достоинство, но оно — дешевое. Она красива, — но это красота «небесного» оттенка. Анфиса мечтательна, но мечтательна на манер провинциальных мещанок. Она лучше своего окружения, но все-таки она из этой самой среды. Ставить такие сложные произведения, как «Тарас бульба» или «Угрюм-река», необычайно трудно. Но если уж театр отваживается на это, если продолжает строить репертуар на эпических полотнах-инсценировках, то, вероятно, необходимо искать какие-то новые способы постановки, отбросив в сторону «универсальную отмычку». Чем только не увлекались наши театры в последнее время, какие только новшества не перепробовали. Театр Гоголя в этом смысле стоит крепко — будто не за Садовым кольцом, а за китайской стеной.