На большой сцене
В дни смотра творческой молодежи Москвы Театр киноактера показал свой молодежный спектакль «Три солдата». Смотришь на афишу, извещающую о стопятидесятом представлении, и вспоминаются дни премьеры на крохотной сцене В малом зале, где едва умещалось человек триста зрителей. Вспоминается не только сам спектакль, но и антракты. Взволнованные беседы зрителей о молодых авторах пьесы и ее постановщиках Г. Победоносцеве и Ю. Егорове, о начинающих актерах, чьи имена только что узнали из программы. Радостное и неповторимое ощущение, которое охватывает тебя, когда присутствуешь при рождении в искусстве нового, свежего, талантливого. И вот снова распахивается занавес уже на большой сцене Театра киноактера, и в темноте осенней ночи мы различаем знакомые силуэты трех солдат, осторожно подбирающихся к избе председателя колхоза: «Кто знает? Может, немцы дошли уже и до этих мест?».
Все знакомо, но вместе с тем и как-то незнакомо в этом спектакле. Те же исполнители и те же слова, а звучать они стали порой по-другому. Может быть, спектакль, говоря специальным языком, «развалился»? Нет. Идет он слаженно, четко, и зрительный зал весело и живо реагирует на все происходящее на сцене. Но за четыре года из спектакля ушла та страстность, увлеченность, человеческая теплота, которая делала зрителя взволнованным участником событий, разыгравшихся в дотла разрушенном фашистами селе. Исчезли психологические оттенки, полутона, ушла атмосфера волнующей жизненности, которая так привлекала в этой первой самостоятельной работе учеников народного артиста СССР С. Л. Герасимова. В чем же здесь дело? Одной из серьезных причин нам представляется то, что спектакль был механически, не творчески перенесен с малой сцены на большую.
Если какому-нибудь художнику-копиисту пришла бы в голову идея сделать маслом копию с акварели, да еще раз в десять больше оригинала, то ему навряд ли удалось бы передать всю глубину и тонкость замысла автора, своеобразие его письма. Здесь, правда, в качестве копиистов выступают сами творцы. Но молодые актеры, напугавшись, как видно, габаритов большой сцены, решили все укрупнить, и если раньше реплика произносилась приглушенно-интимно, то сейчас ее дают «во весь голос».
Если раньше, например, Люба Калинкова (арт. Л. Шагалова), читая у колодца подругам фронтовое письмо одного из трех солдат — Константина Бабашкина, с тихой радостью повторяла фразу: «И если жив буду, то к вам обязательно приеду», то сейчас в тоне актрисы звучат подчеркнутая наивность, искусственная простоватость, мол, видите, написал: «приеду». И зал отвечает веселым смехом... над недалекой деревенской девчонкой.
Раньше, к примеру, в словах Алены Шаповаловой вернувшемуся с фронта мужу: «Народ такое делает — прямо не верится. Потому что руководство правильное», — звучала трогательная, затаенная гордость человека, у которого за годы войны на многое открылись глаза, и было понятно радостное удивление солдата: «Руководство? Гляди — грамотная стала». Теперь же у исполнительницы роли Е. Кузюриной в голосе слышится уверенность, сила, она чуть лине читает мужу политический урок. И сцена встречи Федора с Аленой становится официальной, суховатой.
Если раньше постановка привлекала необычайной жизненностью, простотой, отсутствием нарочитых «театральных приемов». то сейчас ежеминутные повороты кругл, с «кинематографической быстротой» перебрасывающего нас из хаты во двор и со двора в хату, лишь разбивают впечатление, порождая сценическую условность. Неужели руководству коллектива не заметно, как тускнеет, приобретает поверхностную развлекательность некогда простой, человечный, за душу бравший спектакль? Неужели нельзя придти на помощь молодым режиссерам и актерам и не дать им «затеряться» на просторах большой сцены Театра киноактера?
ТЕАТРАЛ