«Чайка» (К. Щербаков. «Чайка» этого года». - Комсомольская правда, 1970, 5 июля)

...Люди натыкаются друг на друга, живут впритирку – и одновременно врозь. Ефремов заполняет сцену людьми даже тогда, когда по ремаркам им не нужно быть там во множестве... Герои «Чайки» любят говорить о своих сложностях, неурядицах, тупиках – сдержанность им не свойственна. В спектакле этот мотив усилен, интимнейшие признания делаются как бы на публику и вместе с тем в пространство, из которого не дождешься отзвука. Каждый хочет высказаться вне очереди, а необходимость слушать откровения другого представляется заведомо тягостной. В финале второго действия Треплев прямо на сцене исступленно, истерично стреляет в себя из охотничьего ружья... Можно спорить об этой режиссерской вольности, но в последовательности Ефремову отказать нельзя. Тусклую обыденность, представленную на сцене, он постепенно прессует в символ.
...Вот Тригорин, писатель, серьезный писатель, ушел в свое писательство, как в спасительную нору. Оно иссушает его, ибо нет притока свежих идей. Таким, судя по всему, был задуман герой. Наблюдая за исполнителем роли Тригорина, об этом пока лишь догадываешься. Треплев В. Никулина – это не антипод Тригорина... а, скорее, его удешевленное издание... А. Вертинская показала нам победу, но и вину Заречной заставила увидеть тоже.
 Спектакль этот в Современнике насмешлив и трезв и начисто лишен прекраснодушия. Но он не был бы чеховским, если бы ограничился только этим. Доктор Дорн Е. Евстигнеева – человек недобрый, пожалуй, циничный. Но вот он, только что демонстративно отвернувшись от очередной попытки Медведенко вступить в контакты, вдруг кладет руку на плечо Треплева... И Полина Андреевна Т. Лавровой любит Дорна пусть смешно и плаксиво, но при этом самоотверженно глубоко. Даже Шамраев, который обычно давался только черной краской, в этом спектакле неоднозначен... Спектакль еще неровен, негармоничен... Что-то, видимо, установится, дозреет – ведь работа театра во многом экспериментальна, и эксперимент этот живой, движущийся.