Сто лет возрождений
Последней в сезоне балетной премьерой Главного станет 99-летний "Петрушка" — один из самых успешных спектаклей дягилевских "Русских сезонов".
На московскую сцену шедевр Стравинского-Бенуа-Фокина переносит петербуржец Сергей Вихарев, 10 лет назад поставивший свою редакцию "Петрушки" в Мариинском театре. Как раз в этом году Мариинка поменяла ее на американскую версию Гэри Криста, так что постановки двух столиц будут различаться — хотя бы в деталях. Полного совпадения с оригиналом все равно не добиться: для этого надо обладать гением балетмейстера Фокина, подстегнутым экстремальными условиями дягилевской антрепризы.
Будущий шедевр рождался в 1911 году в театре Костанци (ныне — Римская опера), где дягилевская труппа прокатывала свой прошлогодний репертуар. Рождался в адском цейтноте и немыслимой обстановке. "Петрушка" и еще два новых балета уже были анонсированы в июньских парижских афишах, а между тем их еще не существовало вовсе: труппу для репетиций Фокин получил только в апреле. Балетмейстер не знал, за что хвататься, сцена была вечно занята, для репетиций отрядили загроможденный подвал, в котором стоял постоянный грохот от монтировочных работ, так что музыку почти не было слышно. Что, впрочем, не сильно усложняло дело, так как артисты, навербованные с бору по сосенке, все равно не улавливали тех рваных ритмов, которыми Стравинский наполнил народные сцены своего авангардного балета. Дягилев злился, Фокин нервничал, в сердцах бросал партитуру на пол.
Балет, тем не менее, постепенно обретал танцевальную плоть. В Париже постановочный кошмар вошел в завершающую стадию. На загроможденную декорациями сцену театра Шатле (Бенуа воспроизвел масленичное гулянье в Петербурге во всех деталях — с каруселями, качелями, балаганами, торговыми лавками) вдобавок к четырем десяткам артистов пригнали полсотни статистов. Каждому из них Фокин выдал персональное задание — куда двигаться, как пританцовывать, на что реагировать, как себя вести,— и умудрился за две репетиции превратить неуправляемую орду в живописных петербуржцев, буйно провожающих Масленицу. На премьере, научившись не слушать, а просчитывать музыку Стравинского, выплясывали пьяные купцы с цыганками, рослые кучера заигрывали с полнотелыми кормилицами, шествовали барыни с приживалками, шастали нищие, маршировали кадеты, шатался дрессированный медведь, откалывали коленца ремесленники, носились ряженые — и непостижимость зимнего Петербурга сразила летний Париж.
Но экзотика массовых сцен, обрамлявших две центральные камерные, померкла перед кукольной трагедией, разыгранной блистательными солистами: Карсавиной, станцевавшей глупышку-Балерину, флиртующую с вальяжным тупым Арапом, и Нижинским-Петрушкой, исполнившим, может быть, главную роль своей жизни. Во всяком случае, в последующие сто лет только ленивый не отождествлял инфернального Фокусника, дергавшего за невидимые ниточки своих танцующих кукол, с Сергеем Павловичем, а забитого, трогательного, чувствительного Петрушку — с первым танцовщиком его труппы. Примерно так свою роль воспринимал и сам Нижинский, хотя прямых свидетельств на этот счет не оставил, разве что в дневниках, написанных им в разгар болезни, именовал себя "клоуном Божьим". Фокусник-Дягилев тоже догадывался о судьбоносности фокинского балета: спустя 17 лет после премьеры именно он привез сумасшедшего Нижинского на очередное представление "Петрушки" в надежде, что шок, вызванный любимым спектаклем, вернет ему рассудок. Рассудок не вернулся, а балет выжил и без Нижинского. Обожаемый публикой, он продержался в репертуаре дягилевской труппы до самой смерти ее гениального создателя.
Затем "Петрушку" унаследовали компании, возникшие на руинах "Русских балетов"; в одной из них, руководимой Рене Блюмом, спектакль в 1937 году возобновлял сам Фокин. От этой постановки и ведет свою родословную американская версия "Петрушки"; именно в ней, ломая свой нрав и актерскую природу, сыграл униженного маленького человека гордец Рудольф Нуреев. В советской России "Петрушка" впервые появился в 1920 году: на сцене бывшего Мариинского театра его восстановил бывший участник дягилевских "сезонов" Леонид Леонтьев. Балет, однако, не прижился — дореволюционное жирное масленичное гулянье в голодные годы пришлось не ко времени, как, впрочем, и тема забитого жизнью маленького человека. И лишь в оттепельном 1961-м, к своему 50-летию, "Петрушка" возродился в Ленинграде усилиями балетмейстера Боярского.
Эту версию неоднократно ставили в обеих столицах — обычно к юбилейным "сезонным" торжествам. С почтением к признанному шедевру на главные роли назначали лучших артистов: в Главном, например, "Петрушку" танцевали Владимир Васильев с Екатериной Максимовой, Людмила Семеняка, Ирек Мухамедов. Но, несмотря на все старания, репертуарным хитом исторический спектакль не стал, сохранив лишь музейное обаяние. Сейчас усилиями Сергея Вихарева в Главном появится очередная разновидность русской версии "Петрушки" — как раз к 100-летнему юбилею балета, который отпразднуют в будущем году. Приживется ли очередной "Петрушка" в репертуаре или опять окажется "премьерой к дате", пока неизвестно. Но ставка делается нешуточная: в балете заняты отборные молодые силы труппы во главе с Иваном Васильевым и Натальей Осиповой, а вскоре после премьеры освеженный "Петрушка" отправится на гастроли в Лондон.
Татьяна Кузнецова, Журнал "Коммерсантъ Weekend", №25 (171), 02.07.2010