Юрский и Филиппенко танцуют мамбу
В предбаннике клокочет странное варево: политтехнологи и актеры, чародеи и партийные лидеры. Сюда заглядывают даже Толстой и Чехов, и они тоже готовы сцепиться в рукопашной... Что за белиберда такая, спросит удивленный зритель.
Вся наша жизнь - белиберда, отвечает своим спектаклем Юрский. Юрский снова, как и в давнем своем спектакле "Провокация", говорит об абсурде нашей жизни, где мистика самого дешевого разлива сплавлена с политическими играми, где дураки и пройдохи проявляют неимоверную активность, а значительная часть населения чувствует себя выброшенной за борт. Сказать, что пьеса Вацетиса блистательна, нельзя даже при неудержимом стремлении говорить комплименты. Это скорее эскиз, в котором не все линии сходятся. Образы только намечены — вот, например, маг Никифорэ (Александр Яцко), который помогает лидеру какой-то там партии воздействовать на подсознание электората. Он несет туманную околесицу и требует денег, творит чудеса и хочет получать с них проценты. А когда встречает сопротивление, заставляет всех танцевать мамбу.
Вот политик (Александр Филиппенко), мрачный и артистичный, который хочет прийти во власть, чтобы укрепить свое финансовое положение. Наконец, политтехнолог Туапсинский (Сергей Юрский) — тот, кто помогает народу принять единственно верное решение. Он выступает в дуэте с флягой виски — этот верный товарищ не покидает политтехнолога ни на минуту. Туапсинскому не позавидуешь: экстрасенс отнимает у него заработок, обещая обручить партию и электорат всего лишь несколькими пассами рук. "Политические" сцены чередуются с эпизодами, где показана закулисная жизнь актеров. Они, как и положено, вспоминают, "как их принимали в Харькове", завидуют друг другу и злословят, подсчитывают заработки коллег и негодуют на режиссера.
Понятно, что "театральная" и "политическая" части должны сойтись. Вскоре становится ясно, что мы присутствуем на съемках фильма, и актеры, в нем занятые, появляются перед нами в перерывах между эпизодами, а потом снова уходят играть чародеев, полуолигархов и другую нечисть. В игре, где политик оказывается актером, а актер — политиком, конечно, нет правил. Но мысль Юрского предельно ясна: это только предбанник, а баня — впереди. Причем кровавая. Сюжет нуждается в развязке. Точка выбрана самая простая: произнеся патетический монолог, актер дядя Боря (он же политтехнолог Туапсинский) умирает. По мне, так лучше было оборвать карнавал на самом его пике и поставить не точку, а многоточие. Но имеет ли смысл сетовать на схематичность образов?
В случае с "Предбанником" более ценна публицистичность, чем художественность, и то, что Юрский с иронией относится не только к происходящему со всеми нами, но и к тому, что происходит с ним самим. Когда актеры ворчат про "зарвавшегося безграмотного режиссера-мальчишку", с тоской говорят, что их время ушло, — в этом можно расслышать сетования самого Юрского. Многие видели и слышали, как он недовольствовал по поводу современной режиссуры. Юрский прекрасно понимает, сколь уязвима и не нова эта позиция — ностальгировать по прошлому, поругивая настоящее.
Артур Соломонов, "Известия"