Живое о мертвом
"Горе от ума" в Малом театре
В Малом театре вчера сыграли премьеру, которой театральная Москва ждала давно. С одной стороны, на сцену национального театра вернулась одна из главных национальных пьес - это как если бы с Красной площади сначала забрали на реставрацию Храм Василия Блаженного, а потом наконец вернули его на место. С другой стороны, в Малом дебютировал режиссер Сергей Женовач - это как если бы реставрацию доверили не какому-то академику, а неформалу, до того радовавшему публику индивидуальными проектами.
Когда к недавнему юбилею Москвы объявили конкурс на лучшую пьесу о столице, кто-то хорошо пошутил, что она давно написана и называется "Горе от ума". Про "особый отпечаток" всех московских Грибоедова можно ставить сколь угодно подробно. Сергей Женовач, вообще-то славящийся любовью к "утепляющим" деталям, на этот раз сдерживал себя. Правда, непредусмотренные автором обаятельные частности иногда появляются, вроде ночного сосуда в руках у слуги или заснувшей во время монолога Чацкого у теплой печки старушки-графини. Они греют душу публике, но погоды все-таки не делают. Общий подход Женовача был таков, что он исключил и бытовой, и так называемый общественно-исторический контексты пьесы, оставив себя и театр с глазу на глаз с сюжетом. В первые минуты спектакля Москва является было в виде ампирных светотеней-силуэтов, но потом прямоугольные ширмы Александра Боровского (неслыханный прорыв Малого из векового царства бутафорских красот) так ширмами и остаются. Чтобы формализм сценографии не выглядел совсем уж глухим к традиции, в центре сцены водружена высокая, круглая печка, из топки которой Чацкий пытается вынюхать сладкий и приятный "дым Отечества".
Героям нового "Горя от ума" почти некуда присесть, поэтому они почти все время проводят на ногах, действуют и реально общаются друг с другом, что уже само по себе придает хрестоматийному, по большому счету, представлению известную живость. Вот и найдено ключевое слово - живость. Приглашение Женовача на постановку в Малый было признано в театральных кругах многообещающим. Выжитый два с лишним года назад из Театра на Малой Бронной, он за несколько сезонов работы там доказал, что не знает себе равных в способности заново и искренне переживать старые театральные привычки, жанры, стили игры. Там, где прочие вязнут в рутине, он находит неподдельную искренность. Так что прямой путь был ему в "Дом Островского", где сплошная рутина и никого, кто бы ее правильно полюбил - не как непреходящую ценность, а как благодатный материал для работы.
Так вот, в "Горе от ума" есть искомая живость. Доказать на бумаге ее присутствие нереально, но носом она чувствуется. Тем, кто захаживал время от времени в Малый театр и не обольщался на его сегодняшний счет, эта похвала не покажется дежурной.
Но это в целом. С частностями исполнения - сложнее. У Глеба Подгородинского (Чацкий) есть вроде бы и темперамент, и искренность. Да только кажется, что роль эту подправлял Молчалин: во всем чувствуются две его главные добродетели - "умеренность и аккуратность". Чацкий никакой не диссидент, но и не вертопрах. Охотно верю, что он переживает требуемый "мильон терзаний", да вот только ни единое из них через рампу не перекатывается. Вообще, "старики" Малого обыгрывают молодежь на счет раз. Ни лиц, ни голосов Софьи, Лизы и того же Молчалина наутро после спектакля уже не вспомнишь, они как будто перекочевали сюда из какого-то среднеарифметического "Горя", но зато Татьяну Панкову (княгиня), Татьяну Еремееву (графиня-бабушка), Виктора Павлова (Загорецкий), Юрия Каюрова (князь Тугоуховский) долго не забудешь. У каждого из них слов-то - раз, два и обчелся, но кажется, что "выпекали" свои рольки мастера по старым домашним рецептам.
Конечно, эпизодические типажи фамусовской Москвы особо выигрышны, но в новом "Горе от ума" самая большая актерская удача - главная роль, сам Фамусов. Худрук театра Юрий Соломин за последние лет десять ничего не делал так удачно, как сыграл теперь эту великую роль,- играл ли он в других пьесах, ставил ли сам, выступал ли с высоких трибун. Сенатора, служащего при архивах (Женовач использовал обозначение должности из черновика "Горя от ума"), Соломин играет подвижным, быстрым и неожиданно шаловливым. Надо видеть, как Фамусов суетливо подпрыгивает, желая лично отвернуть печную отдушинку, чтоб Скалозубу стало теплее. Но ролью, опять же, движет не какой-то новый смысл, не неожиданное целое, но дружно смыкающиеся частности. Одна из них: Соломин идеально обходится с текстом, состоящим, по существу, из поговорок. Актер находит умный баланс между свежестью и общеизвестностью текста. Кстати, звучит Грибоедов в Малом отменно. Скажете, еще один вымученный комплимент? Ничего подобного: вот в недавней антрепризе у Олега Меньшикова тоже вроде бы не самые последние актеры были собраны, а из десятого ряда казалось, что рты у них навеки забиты манной кашей.
Познавать в сравнении - правильный принцип, когда боишься спугнуть приметы верного дела. Кажется, Женовач в Малом - не самое неверное дело, а "Горе от ума" - лучший спектакль театра за последние несколько сезонов. Так что подведем все-таки положительный итог: радостное торжество "бессмертной комедии", отличная соломинская работа, чудесные старики, революционные ширмы, и главное - та самая живость общего тона. Заметно еще одно (это ни в плюс, ни в минус): добиться даже такого, не самого победоносного в его творческой биографии баланса режиссеру было здесь очень трудно. Вдохновить его можно разве что анекдотом про "ну а кому сейчас легко?"
Коммерсант, 2 ноября 2000 года
Роман Должанский
Источник: http://kommersant.ru/doc/162273