"Доходное место" опять болит

Пьеса Островского в "Сатириконе"

Вчера в московском театре "Сатирикон" прошла премьера спектакля "Доходное место" по пьесе Александра Островского, поставил его художественный руководитель театра Константин Райкин. Удивительно, но факт: до вчерашнего вечера русская классика никогда не игралась в этом театре. И вот теперь крепость "Сатирикона" сдалась. Обозреватель Ъ РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ считает, что сдача прошла чрезвычайно удачно.

Не надо было быть театральным пророком, чтобы предугадать, что Островский в "Сатириконе" обойдется как без тяжеловесного исторического бытоподобия, так и без миловидной старомодности в актерской игре или сочного смакования реплик. Развешивать кружева да рассиживаться по лавкам – это не из репертуара театра Константина Райкина. Впрочем, из всех великих комедий Островского "Доходное место" меньше других располагает к умилению стариной или заковыристыми русскими словечками. Тут не до благолепия: речь идет о том, как реальная жизнь буквально выворачивает молодому человеку руки и вправляет ему мозги, а значит, заставляет забыть о высоких книжных идеалах чести и достоинства. Как простая необходимость кормить семью вынуждает вчерашнего правдолюбца наступить на горло собственной песне и отправиться к богатому родственнику просить у него хлебного чиновничьего местечка.

Когда ни поставь, "Доходное место" всегда окажется созвучно времени, если только не бездумно инсценировать, а действительно принять Островского близко к сердцу. Мейерхольд в 20-е годы поставил в Театре революции – попал спектакль во все учебники. Марк Захаров в 60-е поставил в Театре сатиры – так современно получилось, что через несколько представлений вообще запретили. Вот и спектакль Константина Райкина тоже бьет в больную точку. Она, правда, теперь у зрителя находится совсем в другом месте, нежели была хотя бы 20 лет назад. В этом смысле можно сказать, что спектакль "Сатирикона" при помощи Островского ставит важный социальный эксперимент.

Если во времена оны публика мысленно аплодировала только обличителю пороков Жадову, то теперь зрители радостно хлопают и дядюшке Вышневскому, взяточнику с внешностью современного губернатора, пытающемуся обучить племянника азам житейского практицизма. Время словно вынуло из пьесы Островского ту единственную вертикаль правды, на которую следовало опираться "прогрессивному" зрителю. Но Константин Райкин остро почувствовал, что от этого "Доходное место" не только не рассыпается, но, напротив того, становится жестче и драматичнее. За каждым из персонажей обнаруживается та самая пресловутая "своя правда", которая придает главному конфликту пьесы едва ли не экзистенциальный характер. А за Жадовым водится и "своя вина": зачем женился, если выбрал путь одинокого противостояния уложению жизни. Получается, что все в равной степени обречены, а не виноват никто, кроме того, кто устроил человека таким, каков он был, есть и будет.

Открытие этой объективной истины происходит на высоком градусе театральных эмоций. В напористом и нервном спектакле "Сатирикона" диалоги персонажей превращаются в открытые и яростные столкновения. Сценограф Борис Валуев придумал для Островского строгую черно-белую среду: белый портал над сценой и сужающийся белый половик на игровой площадке ведут в черное никуда. А там припрятан более чем простой реквизит – табуретки, столы, стулья, кресла, диваны, причем все они на колесиках. Помимо чисто технического удобства для быстроты перемены мест действия эти колеса позволяют персонажам, одетым художником Марией Даниловой в серо-бело-черные цвета, кататься по сцене, не вставая с сидений. Вроде бы простейшая идея, но она удивительно точно соответствует заданному режиссером ритму спектакля, а отчасти и задает его сама.

Впрочем, никакие идеи художников и догадки режиссера не смотрелись бы столь убедительно, не будь "Доходное место" так отлично сыграно. Все роли сделаны выпукло и броско, а многие откровенно гротескно, но никто друг другу на сцене не мешает. Это тот редкий случай, когда ваш обозреватель искренне досадует на недостаток газетной площади: почти про каждого из актеров, не исключая и задействованных в спектакле студентов Школы-студии МХАТ, есть что сказать по существу. А про двоих, Дениса Суханова и Григория Сиятвинду, нельзя не сказать.

Денис Суханов играет Жадова без всякого романтического ореола. Этот долговязый, взъерошенный молодой человек с резким голосом даже чем-то неприятен – как бывают неприятны для окружающих люди с громогласными принципами. Его нужно, но очень трудно уважать, потому что господин Суханов не напрашивается на проявления симпатии и сцену вынужденного слома играет не как трагическое поражение, а почти как помешательство рассудка. Дело в том, что от чиновничьего мира его отделяет не образование и не наличие совести, а что-то психофизическое. Поэтому и играется в "Сатириконе" между Жадовым и прочими не столько конфликт интересов или столкновение мировоззрений, сколько несовпадение групп крови.

Старого чиновника Юсова, самого колоритного из всей чиновничьей братии Островского, Григорий Сиятвинда играет почти без грима – толщинки костюма, седая щеточка усов да большие очки. Он уморительно смешон как в мелочах походки или нечленораздельных звуках, так и в "программном" пьяном танце в трактире. А манифесты юсовской жизненной позиции венчаются фантасмагориями: старик вспрыгивает на стулья, слуги начинают маршировать под громкую музыку и увозят его, кричащего, куда-то в темноту. Есть в этих полуистерических прорывах в пустоту нечто гоголевское или сухово-кобылинское. Да и сам спектакль кончается фантастически: стулья-столы вдруг медленно уплывают вверх, и лишенными последней опоры оказываются все, опять же без деления на правых и виноватых.

Коммерсант, 15 марта 2003 года
Источник: http://kommersant.ru/doc/370965