menu-options

Попытка полета

Вспоминается одна телепередача: журналист с микрофоном обращается к прохожим, показывая репродукцию женского портрета: узнаете, кто автор? Люди вглядываются. Кто-то отшучивается, кто-то силится вспомнить. И ни один не отвечает правильно. С экрана на нас глядит Мона Лиза (Джоконда) Леонардо да Винчи.

В спектакле «Старая актриса на роль жены Достоевского» Э. Радзинского, поставленном во МХАТе (сцена на Тверском бульваре) режиссером Р. Виктюком в оформлении В. Боера, звучит мелодия всемирно известная, так сказать, хрестоматийная, обрываясь, возобновляясь, но ощущение возникает, что огромный зрительный зал вздыхает облегченно, когда героиня наконец объясняет, что же это за знакомый такой мотив: ноктюрн Шопена.

Увы, сегодня мы таковы. Таков наш уровень, что подтверждает и поставленный во МХАТе спектакль. Хотя речь там вроде бы о другом — о великой актрисе, оказавшейся под конец жизни никому не нужной, оставленной в доме престарелых. О женщине старой и пленительной, прекрасной, все еще по-детски доверчивой и наделенной той мощнейшей властью, ничем, никем непоколебимой, что дает только талант.

Так задумана и дана высота духа, культуры, человеческой безупречности, по которым мы теперь тоскуем. Затосковали уже и о таком, что недавно еще представлялось смешным, нелепым. Старомодным, так сказать. И вдруг выяснилось, что за старомодность-то мы приняли самую суть, основу, фундамент человеческой жизни, человеческой личности. Нам нужно срочно возвращаться к корням, но напрасно рассчитывать, что путь этот будет легким.

О чем опять же свидетельствует спектакль? Текст, образы, созданные драматургом, и их сценическое воплощение. Желание взлета и то, как он осуществляется, точнее, не может осуществиться. Словом, сегодняшняя наша реальность, мы, сегодняшние, какие есть, без всяких прикрас — и наше страстное желание стать иными. Насколько желание далеко от реализации, дистанцию, разрыв со всей наглядностью подтверждает спектакль.

Но процесс начат. Татьяна Доронина уловила его одна из первых, в самом еще зародыше. И как художественный руководитель театра, и как актриса. Такая чуткость — доказательство одаренности. Именно дар принуждает художника рисковать, овладевать новым, неведомым пространством. Расставаться с привычным, идти на боль, терзаясь собственным несовершенством.

Еще недавно мы радовались, что актеры на сцене очень похожи на нас, обыкновенных людей. Никакие не небожители ни по стати, ни по речи, ни по манерам. Да и по мыслям — ничего особенного. Понятно, привычно. Обыденно. Нас веселило, трогало узнавание, сходство. Будничное, знакомое всем, перенесясь на сцену, получало привлекательный оттенок, дополнительный как бы смысл. Но постепенно стало приедаться. И намеки, недосказанности, прежде с благодарностью ловимые залом, потускнели, утратив былую отвагу.

Чего же мы теперь ждем, чего хотим от театра? Как это и случается нередко, ждем того, от чего сами нее отказались и что было в прошлом, в корнях, в традициях. Того же, кстати, МХАТа. Его образ, как и голоса великих мхатовцев, записанные на пленку, как и их портреты, возникающие в финале, вплетены в ткань спектакля «Старая актриса...» — это сделано умно, тонко и отчаянно самостоятельно. Сравнения? Да какие сравнения тут могут быть! Кому в голову придет равнять скрипку с электрогитарой? Конечно, электрогитара удобнее, на ней куда проще выучиться играть. По такому пути и пошли. А отрезвели — должны отрезветь,— когда услышали голоса Великих Стариков, богатство модуляций, дикцию изумительную. Что значит школа, мастерство. И вот с ними абсолютно естественно соседствуют достоинство, величие.

А откуда достоинство берется? И что оно такое, природный ли дар или же итог всего прожитого? Не знаю, не могу сказать. Только куда-то нынче оно, достоинство, на мой взгляд, подевалось. Ум, темперамент, мобильность и даже смелость, и даже честность — все есть. А вот с достоинством...
И нечего потому удивляться, что и достоинство, и величие — редкость на наших сценах. А если вдруг и появится, неизвестно еще, поймет ли зал. Отвыкли, станут, быть может, силиться вспоминать с тоской, смущенно, как тот же вот ноктюрн Шопена.

Собственно, у спектакля «Старая актриса на роль жены Достоевского» настоящего зрителя пока нет. Он еще не воспитан, но если оформится, то не исключено, что из числа как раз тех, кто в данный момент в театр ходить перестал. Потому что надоело, скучно. Не про себя только, не про свое теперь уже слышать, узнавать хочется. Про другое, что может нас сделать выше, благороднее, мудрее. Про таких, какой задумана драматургом Старая Актриса, какой страстно выстрадано хочет ее сыграть Доронина.

 

Источник: http://www.mxat-teatr.ru/docs/tpl/doc_clean.asp?id=244&
Источник : Надежда Кожевникова, Советская культура, 11 июня 1988 г.