"Ленком" влез в кредит

"Визит дамы" в постановке Александра Морфова

Болгарский режиссер Александр Морфов выпустил в "Ленкоме" спектакль по пьесе Фридриха Дюрренматта "Визит старой дамы" — о том, как пожилая миллиардерша вернулась в город своей юности. Впрочем, в версии театра дама изрядно помолодела. К чему это привело, узнала АЛЛА ШЕНДЕРОВА.

Начало "Визита дамы" напоминает гоголевского "Ревизора". Болгарин Морфов, уже не раз работавший в Москве (это он поставил в Et Cetera легендарный фарс Альфреда Жарри "Король Убю", а в "Ленкоме" "Пролетая над гнездом кукушки" по Кену Кизи), специально усилил этот гоголевский мотив. Понурые жители города Гюллена хоть и одеты в серое затрапезье, но суетятся и перебивают друг друга, как в прологе гоголевской комедии. Жаждущий опохмела Городничий, то есть бургомистр (Александр Сирин) отдает столь же бестолковые распоряжения. Есть здесь даже свои Бобчинский с Добчинским, только зовут их Кюн и Шлюн. Все они ждут не ревизора — ревизоры давно утратили интерес к обнищавшему городу, а свою бывшую соотечественницу Клару Цаханассьян, сказочно богатую и, вероятно, готовую подать родине на бедность. Напомнить Кларе о годах юности должен ее бывший близкий друг Альфред Илл. Его играет Александр Лазарев-младший, Клару — Мария Миронова, и такое омоложение героев не случайно.

У Дюрренматта в город приезжает раззолоченная развалина — Кларе, как и ее былому увлечению, под 70. Потрясенный Илл узнает, что у бывшей любовницы костяная (то есть фарфоровая) нога, вставной глаз — в общем, всю ее собрали заново после авиакатастрофы. Впрочем, душа ее умерла раньше: в 17 лет беременную Клару изгнали из Гюллена, ребенок умер, а сама она стала проституткой, чудом заполучившей в свои сети миллионера. В пьесе Клара выписана экстравагантной чертовкой, давно утратившей все человеческие чувства, кроме одного — любовь, она же ненависть к Альфреду. Когда-то он нанял лжесвидетелей, отрекся от нее и будущего ребенка, чтобы выгодно жениться. Теперь, как говорит Клара, правосудие стало ей по средствам: она предлагает городу миллиард в обмен на жизнь Альфреда Илла.

Сделав героев не старичками, а вполне молодыми людьми, вымарав все гротесковые подробности, режиссер вроде бы обостряет ситуацию — любовь между ними все еще возможна. Однако гротеск из спектакля уходит. Первые сцены Клары — в толпу серых нищих, как шаровая молния, врывается дама в сером манто, так и норовящая выкинуть какой-нибудь кунштюк,— выглядят очень эффектно. Но все романтические объяснения между ней и Альфредом напоминают вялую пародию на Ромео и Джульетту. Когда же Клара вспоминает о погибшем ребенке, то окончательно превращается из гротескного чудовища (или Медеи, как ее называл сам Дюрренматт) в Соню Мармеладову. Впрочем, полностью впасть в реализм спектаклю мешают талантливые декорации Андриса Фрейберга: выстроенный на сцене обшарпанный зал ожидания одной переменой света (художник по свету Сергей Скорнецкий) превращается то в сумрачный лес, то в гулкий храм, то в ратушу. Все это выглядит вполне достоверно, но вдруг замечаешь, как изъеденная временем облицовка стен на глазах превращается в новехонький мрамор — и возникает ощущение обмана, дьявольского розыгрыша, каким и является сама пьеса.

Отвергнув предложение своей "блудной дочери", жители Гюллена начинают залезать в долги. Альфред с ужасом наблюдает, как выряжается жена, дебиловатый сын осваивает машину, а дочка, проводившая дни на бирже труда, ходит на французский. "Видишь, они уже начинают думать о чем-то кроме еды",— утешает его Клара. Скорбный путь Альфреда, сперва пытавшегося бунтовать, потом бежать, а потом покорно принимающего смерть, Александр Лазарев пока не столько играет, сколько верно намечает: его ссутулившаяся фигура в финале куда красноречивее, чем все речи демагога-бургомистра (остроумный Александр Сирин).

Надо видеть, с каким удивленным сочувствием малознакомый с Дюрренматтом российский зритель наблюдает, как нищие гюлленцы кидаются брать кредиты, выряжаются в канареечное тряпье и униженно умоляют Клару купить остановившиеся заводы или начать разработку богатых нефтью недр. Аллюзии слишком понятны. Видимо, поэтому в первом акте метания Илла и взывания к совести сограждан играются в мертвой тишине, а сценки веселья пирующих в кредит горожан во втором прерываются аплодисментами. Ну в самом деле, объявись у нас своя Клара Цаханассьян — представляете, сколько жизней не пожалел бы наш славный Гюллен за ее денежки?!

Коммерсант, 3 октября 2008 года
Источник: http://www.kommersant.ru/doc/1034754