Односторонний брак
В театре "Мастерская Петра Фоменко" вышла премьера малоизвестной в России монопьесы Габриэля Гарсиа Маркеса "Любовная отповедь сидящему в кресле мужчине". На спектакле "Как жаль..." побывала АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
Поставить пьесу, представляющую собой один нескончаемый женский монолог, Петра Фоменко уговорила Людмила Максакова. С режиссером, давно заслужившим репутацию похитителя актерских сердец, актриса сталкивалась в работе не раз. В 80-е она снималась в его фильме "Поездки на старом автомобиле", а в 90-х, когда еще только создававший собственный театр мэтр ставил спектакли для вахтанговцев, сыграла в его "Без вины виноватых" и "Пиковой даме" лучшие за последние годы роли. С тех пор на редкость трудолюбивая актриса Людмила Максакова побывала в разных режиссерских руках, но память о счастливых днях репетиций с Петром Фоменко осталась. "Любовную отповедь..." стали репетировать два года назад, когда сам господин Фоменко объявил, что мастера его мастерской уже достаточно созрели для того, чтобы начать сезон проб и ошибок. Впрочем, выбор пьесы в каком-то смысле казался безошибочным: все известные женские монологи поставлены уже сотни раз, а этот увидел свет впервые. Герои Габриэля Гарсиа Маркеса выясняют отношения накануне серебряной свадьбы. Точнее, их выясняет жена по имени Грасиела, выплескивая в монологе скопившиеся за 25 лет боли и обиды, а муж Сальваторе молча сидит в кресле. Прелести неравного брака: она из бедной семьи, он – потомственный маркиз, пренебрежение свекрови, равнодушие сына, бесконечные измены мужа и собственный не случившийся роман,– весь этот темпераментный (дело ведь происходит в Колумбии), временами откровенно сварливый монолог, в котором зрителю отводится роль психоаналитика, не слишком близок Петру Фоменко. Поэтому он делает мужа (Максим Литовченко) этаким чеховским тюфяком, вперившим глаза в спасительную газету и называющим супругу "мамочкой".
А еще – вплетает в действие суетливого мажордома, напоминающего привидение (Степан Пьянков). Тот выныривает из темноты, подает шляпы и трости и с непередаваемой нежностью стирает пыль с портретов предков. Темой спектакля становится не конкретная тоска по загубленной в бездарном браке молодости, а самая что ни на есть "фоменская" тема – ностальгия по прекрасному прошлому. Для Петра Фоменко это прошлое – старинный, полузабытый ныне театр, где играли подробно и филигранно, где актрисы носили боа и шляпы с перьями, актеры умели быть импозантными, а сцену окутывал флер таинственности и ароматы духов. Поначалу вся эта театральность доставляет удовольствие: госпожа Максакова изображает то разочарованную в свете гранд-даму, то ее же в юности – нелепую простолюдинку, шепелявящую от страха перед знатной свекровью (играть так играть – вместо свекрови в кресле-качалке сидит наряженный в шелка игрушечный пудель). Тени предков зорко поглядывают с портретов, муж на миг перевоплощается в обаятельного француза – несбывшуюся любовь героини, звучат старые мелодии. Однако многостраничный монолог Грасиелы все длится, а госпоже Максаковой, похоже, хочется не только ностальгировать, но и высказаться на женскую тему. Ее игра вдруг становится вполне конкретной и реалистичной. Фразу о том, что "все мужчины – драные индюки", она адресует непосредственно залу. Делает паузы, явно рассчитанные на смех: "Эта твоя, ну, как ее (пауза, характерный звук губами), конечно, была с тобой..."; "Моя мать говорила: у этого юноши два лица. Одно не очень хорошее, а другое (длинная пауза) еще хуже..." Собственных переживаний актриса под обличительные речи своей героини не подкладывает, скользя от одной задиристой фразочки до другой, поэтому монолог постепенно превращается в набор томительно-однообразных цирковых реприз. Но вот, наконец текст господина Маркеса произнесен до конца: Грасиела называет мужа сукиным сыном и признается ему в любви. Звучит романс. Герои замолкают и преображаются. И тут вновь вступает в свои права ностальгия. По цилиндрам и шляпам с перьями, по мерцающему свету и трепещущим тюлевым занавесям. По тому театру, которому столько лет служил Петр Фоменко. По театру, секрет которого сегодня, как видно, почти утрачен.
Коммерсант, 22 ноября 2006 года