Театр «революционного» шторма. Часть 2.
Ранее: 1.
Сами собой рождались новые дружеские формы работы театров со зрителями. Зрители привлекались к обсуждению пьес и постановочных планов. Перед спектаклями устраивались лекции, .доклады, после окончания постановок —диспуты. В основе всего этого лежало стремление сделать максимально понятным и доступным каждое представление и, с другой стороны, полнее уяснить требования, предъявляемые народом к искусству.
Размах деятельности рабочих театров в первые же годы их существования был очень велик. Актеры не ограничивали свою работу крупными промышленными центрами, но выезжали в рабочие поселки, на отдаленные промыслы. Они шли сами к зрителям, которые не знали раньше, что такое театр, зачастую вообще не видели сценических представлений.
Двадцатые годы — удивительное, неповторимое время в развитии советского искусства! Когда мы называем двадцатые годы «золотым веком» нашего искусства и литературы, это является истиной, но может стать и глубокой неправдой. Это истина потому, что двадцатые годы в самом деле явили невиданный, необычайный подъем всей творческой жизни молодой Советской страны, дали яркие, великолепные образцы нового, социалистического искусства. Это время великих свершений, начало начал многих основополагающих принципов искусства социалистической эпохи. Но то же определение может стать ложью, стоит лишь изобразить эти достижения как непревзойденную вершину советского художественного творчества.
Новое, как всегда, утверждалось в борьбе со старым. «Хаотическое брожение, лихорадочные искания новых лозунгов, лозунги, провозглашающие сегодня «осанну» по отношению к определенным течениям в искусстве и в области мысли, а завтра кричащие «распни его»,— все это неизбежно»,— говорил В. И. Ленин. Разительные противоречия существовали в репертуаре театров, в художественных методах, приемах режиссуры и актерской игры. Шла трудная и медленная ломка сознания у многих деятелей театра, имевших ко времени революции большой творческий опыт. С другой стороны, под видом «пролетарской культуры», под прикрытием «левой» фразы трудящимся пытались преподнести нелепые формалистические кривляний. Наконец, в театре Моссовета действовали и убежденные противники Советской власти.
Но преобладали поиски, живые, искренние, полные огня, принимавшие самые разнообразные формы. Во многом они сосредоточивались вокруг идейного, художественного осмысления участия народа и партии в только что совершившихся революционных событиях. Утверждение марксистского взгляда на роль народных масс и личности в истории происходило в театре буквально с первых дней строительства новой жизни. Процесс этот протекал в интенсивной и сложной борьбе с идеалистическими взглядами на народную революцию, как на «безумный вихрь», «омуту», «господство насилия и слепой стихии», «голое разрушение», «безликое скопище людей».
В 1919—1920 годах широкое распространение получили народные зрелища, массовые празднества, инсценировки, воскрешавшие реальные эпизоды гражданской войны или истории классовых боев угнетенных народных масс против эксплуататоров. В них было много общего с театрализованными народными празднествами времен Французской буржуазной революции XVIII века, с утверждением Ромена Роллана, что «свободный и счастливый народ больше нуждается в празднествах, чем в театре; он всегда будет самым прекрасные зрелищем для себя». И вместе с тем в этих празднествах, инсценировках отчетливо и ярко ощущалось их подлинное новаторство, обусловленное самим содержанием событий Великой Октябрьской революции.
Разные тенденции, направления и взгляды столкнулись в постановках массовых зрелищ, празднеств и инсценировок. Были здесь и заумные аллегории, проступал нередко пролеткультовский нигилизм, некоторые постановщики добивались чисто внешней декоративной зрелищности и помпезности. Но преобладало в лучших из них — таких, как «Пантомима о Великой революции» (1918), «Действо о III Интернационале» (1919), «Блокада России» (1920), — вдохновенное стремление показать революцию как грандиозное движение трудящихся масс, высочайший подъем духовных, творческих сил народа, как монументальное и патетическое столкновение двух миров — враждебных классовых сил, из которых одна неминуемо обречена на слом и уничтожение. Когда постановщикам хотя бы в минимальной степени удавалось достичь желаемого, воодушевленный подъем объединял сотни и даже тысячи участников спектаклей с десятками тысяч зрителей.