menu-options

Главный театр Союза ССР, 1947 год, часть 29.

Ранее: Часть 28

Из западноевропейских опер в филиале впервые были поставлены: «Турандот» Пуччини под управлением Штейнберга (1931 г., режиссер Баратов)и «Четыре деспота» Вольфа Феррари (1933 г., под управлением Небольсина, режиссер Шарашидзе). В среднем число новых представлений, входящих каждый сезон в репертуар Главного театра и его филиала, колеблется между 4—5, превышения редки (например, в 1926 г. три названия в Главном театре: «Сорочинская ярмарка», «Саломея» и «Декабристы») и четыре названия в филиале (два балета, две оперы),— случай редчайший, да и то два балетных названия составляли один вечерний спектакль: балеты «Теодолинда» и «Иосиф Прекрасный».

В наши годы, годы послевоенные, вопрос о «насыщении» репертуара и более интенсивном проведении новых сильных названий,— конечно, не ценой снижения уровня исполнения, — продолжает оставаться одним из коренных, причем он тесно связан с вопросом о методах декоративного оформления и режиссере ко-постановочными проблемами. Колоссальный творческий размах нашей современной родной жизни несоизмерим с длительным процессом создавания опер. Так что текущие сюжеты и скороспело бытовые характеры, будучи поданы в опере натуралистически, быстро отмирают на сцене.

Произведения же монументального оперного стиля, если бы появились, должны бы охватить величие событий действительности так, чтобы слушатель и зритель, испытывающие их реально в жизни и наблюдающие за ними, приняли их на сцене без снисходительной улыбки. Право же, важнейший призыв к оперному театру от слушателей — «хотим пения» красивого, раскрывающего душевные богатства человеческой души, пения стиля русского belcanto — требует именно сейчас настойчивого и серьезнейшего к себе внимания. Слушатель прав, ибо на смену симфоническому оперному стилю, похоронившему себя в вагнерианстве, выступает опера—пение.

Вновь возвращается сознание смысла оперного искусства — в человеческом голосе. Не может быть, чтобы в великой стране песенности, от моря до моря, какой является СССР, не возродилась бы опера широкого дыхания, могучего, как проза гения Льва Толстого, опера мелодических стилей Глинки и Бородина, Мусоргского и Чайковского, где человеческий голос чувствовал бы себя на приволье и раздолье и в столь же прекрасных, как пушкинский стих, формах. Надо же помочь и певцам, ибо, требуя от них красивого пения, надо знать, что далеко не все то, что продиктует фантазия композитора, можно хорошо спеть. Хорошо сфантазировать, т. е. напевно выразительно продекламировать, можно все, что не бессмыслица, но хорошо спеть можно только то, что заключает в себе пение от души человека, вернее, правду пения.

И за что также всегда боролся и обязан бороться Главный театр, как не за культуру пения, не только у певца, но и у композитора, наблюдая, как слушатели в очень значительном большинстве своем быстро охлаждаются к оперным произведениям, оскорбляющим человеческий голос недоверием к его подлинным естественным, выразительным данным.

Ко дню своего стодвадцатилетия Главный театр — национальная академия музыки — молодеет и свежеет, оберегаемый заботами правительства и партии, так сердечно внимательно относящимся к артистическим коллективам театра и к их художественной работе. Но тем самым перед Главным театром стоят ответственейшие задачи не только закрепить славные достижения русских композиторов-классиков, но и вызвать к жизни отвечающие их заветам новые произведения, которые были бы достойным отражением небывало величественных побед Сталинской эпохи во всех устремлениях народа и могучей Красной Армии в ее битвах за право и справедливость в жизни народов и за воскрешение человека в человеке.