Театр имени Моссовета (1985 год) (Ч. 1)

Судьбы театров – как судьбы людей. Сегодняшнему зрителю, пришедшему в Академический театр имени Моссовета на Главный Садовой в сад «Аквариум», даже трудно представить, что встретило бы его здесь шестьдесят лет назад. Правда, театр тут был. И довольно популярный. Располагался он в противоположном углу сада и назывался по его имени – «Аквариум». Но не он был предтечей театра, возвышающегося ныне в том же саду. «Чистая публика» нэповского «Аквариума», выходившая после спектакля на Большую Садовую, вряд ли замечала телегу с театральными пожитками, которую волокла по булыжной мостовой лошаденка. Но именно эта одинокая лошадка, отнюдь не напоминавшая коней на фронтоне Главного театра, толкала вперед искусство. И в телеге ее был не жалкий театральный скарб, а сама история.
Несколько актеров, кто сидя на телеге, а кто пешком, сопровождали двигавшийся по улицам Москвы первый в мире театр рабочих Московского губернского совета профессиональных союзов. Этот театр, организованный по инициативе столичного пролетариата, не именовался столь пышно. Революционно обрубленная аббревиатура громоздкого названия звучала коротко и загадочно – МГСПС. И поначалу он был пасынком среди актеатров, гостеатров, совтеатров и артеатров (академических, государственных, советских, арендуемых), в обилии существовавших в Москве 1922–1923 годов. В репертуаре труппы, а вернее группы актеров, было всего два спектакля: «Париж» С. Прокофьева (по Э. Золя) и «Савва» Леонида Андреева. Триста пятьдесят представлений дал маленький передвижной театральный ансамбль, руководимый замечательным энтузиастом – режиссером С. Прокофьевым. Из них почти триста – на рабочей окраине. Триста тысяч зрителей увидели Театр, и многие из них – впервые в жизни.
Часто спектакли перерастали в митинги. В Колонном зале Дома Союзов после представления «Саввы» публика, до краев наполнившая зал, долго не расходилась. Нарком просвещения А. В. Луначарский и митрополит А. И. Введенский вели между собой диспут на тему. «Есть ли бог?» До глубокой ночи на панели Охотного ряда яростно спорили верующие и неверующие.
В следующем сезоне бродячая труппа выросла в несколько раз, слившись с филиалом бывшего театра Корша, и получила помещение в летнем саду «Эрмитаж».
Так и старой театральной коробке, где за четверть века до этого был создан МХТ, родился новый театр. Во главе его встал бывший режиссер бывшего театра Корша Евсей Осипович Любимов-Ланской. Не сразу объединенные силы новой труппы нашли общий язык – хриплые голоса полуголодных любителей чуть не потонули в слаженном хоре бывших коршевцев. В театре появились свои солисты. Громкие имена Степана Кузнецова, Марии Блюменталь-Тамариной, Иллариона Певцова украсили афишу. А сама афиша среди прочих названий запестрела «Картонными героями», «Проституткой» и «Воровкой детей». Все это были спектакли-однодневки, сгоравшие вместе с летним сезоном. Театр нашел в себе силы отвернуться от платежеспособной нэповской публики, отвернуться резко и бесповоротно. И сесть на нищий паек рабочих поступлений. Для заводов театр продавал билеты по самой низкой расценке. Средств для новых постановок не хватало. И тогда на помощь пришли рабочие профсоюзы, чье имя носил театр. Был брошен лозунг: «Даешь профсоюзный театр без вовлечения профсоюзов в убытки!» Театр искал своего зрителя, своего драматурга. И нашел. Бывший матрос В. Билль-Белоцерковский принес в театр пьесу, пролежавшую в портфелях ак- и гостеатров и безнадежно ими отклоненную. Любимов-Ланской устроил читку на труппе. «Тиф» (первоначальное название «Шторма»), зачитанный на художественном совете коллектива театра, никаких восторгов не вызвал, – рассказывал Любимов-Ланской. – «Серо и мрачно», – шептали одни. «Это не театр», – говорили другие. «Никакой пьесы нет», – твердили третьи. «Скука! Зритель не примет», – ставили точку четвертые. Не ошибусь, если скажу, что из всего коллектива вряд ли больше двух-трех человек приняли пьесу. Надо было заставлять играть одних, подталкивать других, ободрять третьих». Премьера «Шторма» напоминала премьеру «Чайки» в МХТ, свершившуюся на этих же подмостках. В зале стояла тишина. Зритель, не сказав еще своего слова, настороженно молчал. Актеры стояли за кулисами и прислушивались. И вдруг луч прожектора высветил из тьмы развевающийся флаг и на нем три слова: «Вся власть Советам!» И тут как будто что-то приоткрылось, зал задышал. Кто-то захлопал, потом – смех, слезы, негодование, радость. И так от сцены к сцене, от эпизода к эпизоду...
За кулисами обнимались и плакали. Это была победа!
Огромная воля, организационный талант, художественное чутье Любимова-Ланского в работе над «Штормом» объединили театр. Через несколько дней «Комсомольская правда» писала: «Грозное дыхание великих, жестоких и решающих дней революции опалило аудиторию. Она была во власти подлинного шторма, сметающего наслоения целых веков и превращающего в песок твердыни окостенелых традиций и понятий». На смену «Шторму» пришел «Штиль». Так называлась новая пьеса Билль-Белоцерковского. Как жить дальше, когда, отгрохотав, отошел шторм революции? Как разглядеть героическое в будничном и повседневном? «Ржавчина» – одна из первых пьес драматурга В. Киршона, написанная в соавторстве с А. Успенским, рассказывала об участнике гражданской войны, разложившемся в годы нэпа, паразитирующем на своих прошлых заслугах перед революцией. Кто они, люди, живущие вокруг нас? Театр все время держит руку на пульсе страны. Пристально вглядывается в нового человека. Театр отражает то время, в котором существует, отражает яростно и бесстрашно.
«Мятеж». Умирающий Дмитрий Фурманов не успел закончить пьесу, но Театр имени МГСПС довел ее до конца. В этом спектакле Любимов-Ланской перебросил мост со сцены в зал. Зрительская масса узнала себя в массовке. Подлинность сценической толпы не вызывала сомнений. Стремление быть близкими залу двигало наивными подчас поисками жизнеподобия. Молодые актеры устраивали соревнования на лучший грим. Побеждал тот, кого не могли узнать.
Театр имени МГСПС всегда знал свою аудиторию, знал, что ее волнует. Лозунг обретал жизнь. «Даешь паровозы!» – призывала страна. «Рельсы гудят» – этой пьесой Киршона отвечал театр. «Даешь уголь!» – требовал транспорт, и театр откликался «Голосом недр» Билль-Белоцерковского. «Даешь нефть!» – и возникал «Город ветров» Киршона. Вот названия премьер только одного сезона 1928/29 года.
Театр сливался с народом в прямом смысле слова. Крестьяне, приехавшие в зипунах и ватниках на спектакль «Рельсы гудят», тут же, в зале, знакомились друг с другом и обменивались своими заботами и тревогами. И каково же было их потрясение, когда на прозвучавший со сцены вопрос «Кто может поднять завод?» вставал один из них, только что споривший со всеми, в неприметном пальтеце и широкой кепке, и тихо говорил: «Я могу». «Давай, Василий, – со смехом подбадривали его соседи по ряду, – знай наших!» И, громко хлопая, поясняли: «Это же из Ивановки, в трех верстах от нас, сам рассказывал... Жми, земляк!» Вот так прямо из толпы шел на сцену актер Г. Ковров. Так из гущи народной выводил на свою сцену героев Театр имени МГСПС. В стране шла индустриализация, и театр тоже давал продукцию. Несложный сценический механизм, оснащенный единственным маховиком, приводящим в движение вращающийся круг сцены, заряжал энергией зрительскую массу, способствовал духовному росту строителей нового мира. Фанатическая вера в свой коллектив, энергия истинного подвижника – вот что руководило Е. О. Любимовым-Ланским в осуществлении социального заказа Страны Советов. И рядом с ним – уже воспитанная театром плеяда замечательных мастеров. Умный и точный А. Г. Крамов, эмоциональный и яркий Г. И. Ковров, сильный и властный А. М. Дорошевич, острый, графически четкий М. Н. Розен-Санин, мужественный А. Н. Андреев, молодые Т. И. Пельтцер, Т. С. Оганезова, Н. Г. Чиндорин, С. С. Годзи, И. П. Темяков. И наконец – Василий Ванин, актер огромного обаяния и блистательного таланта.
Вступившие в труппу театра в 30-е годы и проработавшие в нем без малого пятьдесят лет ныне заслуженные артисты РСФСР Э. Г. Марголина, А. Т. Зубов, Н. И. Парфенов и старейшина московской сцены девяностопятилетний актер В. А. Сабуров через всю творческую жизнь пронесли заветы Любимова-Ланского – учителя своей театральной юности. Задолго до появления знаменитого фильма братьев Васильевых театр осуществляет постановку фурмановского «Чапаева». Поставил спектакль режиссер А. Б. Винер, ныне народный артист ЭССР. Легендарного комдива играли замечательные актеры – Ванин и Крамов. Театр хотел вырваться из привычного круга бытового реализма и создать фигуру главного героя обобщенной, яркой, героической. Этому помогало сценическое оформление талантливого художника А. Г. Тышлера, само по себе ставшее «зримой музыкой».
Одним из основных положений, которым руководствовался театр в первое десятилетие, был лозунг «зритель – как творец». Театр говорил со зрителями на равных, требуя от себя и от публики обоюдной ответственности. Но зритель предъявлял театру все новые требования. Завоевания Театра имени МГСПС были неоспоримы. Его идейная цельность, тяготение к массовому действию, яркая типажная образность, острая публицистичность безусловны. Теперь пришло время тщательности отделки, психологической проработки характеров и художественной завершенности. С этими требованиями столкнулся театр в конце 20-х годов. Его репертуар был откровенно полемичен. В спор вступали даже сами названия. На шедшую в московских театрах «Луну с правой стороны» театр откликнулся «Луной слева», «Мглу» сменила «Солнечная сторона». Острыми репликами звучали короткие заголовки: «Шторм» – «Штиль», «Ненависть» – «Ярость», «Вздор», «Начистоту», «Запад нервничает», «Жизнь зовет». В постоянном противоречии с самим собой движется театр. Движется толчками, подчас теряя ориентиры. И вот еще один заголовок – статьи в «Правде»: «Театр в тупике».
В эти годы молодой актер и режиссер Ю. А. Завадский, ученик К. С. Станиславского и Е. Б. Вахтангова, создал свою студию. Она не имела постоянного помещения. Сначала подвал на Арбате, потом школа кройки и шитья на Главный Дмитровке, бывший паноптикум на Сретенке и, наконец, зал в Головинском переулке – вот ее адреса. Кто знал, что пути Студии Завадского и Театра имени МГСПС в Каретном пересекутся? Как сложилась бы жизнь театра, если бы это сближение произошло раньше? Но этого не случилось. В 1936 году Театр-студия под руководством Завадского выехал на постоянную работу в Ростов-на-Дону. Пути двух театров еще не пересеклись.
Е. О. Любимов-Ланской, желая внести свежее дыхание Художественного театра, приглашает в Театр имени МОСПС – так он стал называться в 1930 году – питомцев мхатовской школы. В коллективе появляется плеяда мастеров бывшего MXAT 2-го, среди которых И. Н. Берсенев, С. В. Гиацинтова и С. Г. Бирман. Они привнесли в театр свою школу, свою манеру, свой театральный язык, которые не во всем совпадали с методами Любимова-Ланского. Рождаются спектакли: «Васса Железнова» М. Горького, поставленная Бирман, и «Салют, Испания!» А. Афиногенова в постановке Берсенева.
Семь дней драматург Афиногенов провел в республиканской Испании, за семнадцать дней написал он пьесу, за двадцать четыре репетиционных точки был создан спектакль. Время диктовало свои темпы. Это был вклад театра в борьбу испанского народа. В финале спектакля участники шли через зал под марш, который пели по-испански. На премьере публика долго не отпускала актеров, стихийно возник митинг. Сидевшему в зале советнику Испанского посольства вручили сообща составленную телеграмму, которая ушла в Мадрид, выражая солидарность с борьбой республиканской Испании. Актеры вместе со зрителями оставили на ней свои подписи. И так повторялось на каждом спектакле.
В 1938 году труппа выехала на Дальний Восток на гастроли, затянувшиеся на целый сезон. Любимов-Ланской словно пытался сохранить незыблемым пошатнувшееся вдруг единство внутри Театра имени МОСПС, в год своего пятнадцатилетия получившего нынешнее название – Театр имени Московского Совета. И все-таки основатель театра понимал, что труппе необходима новая платформа. Старый лозунг «содержание важнее формы» уже не устраивал Любимова-Ланского. Внимательный взгляд на нового человека требовал психологической глубины, достоверности и пристального анализа. Нужны были не только новые выразительные средства. Нужен был новый художественный метод.
 

Продолжение...