Виталий Соломин. Часть 5
Все части этой статьи: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10.
А потом была роль абсолютно противоположная. Хлестаков. Фитюлька. Калиф на час. Моветон. И в этой роли Виталий тоже оказался на своем месте, в своем безразмерном «амплуа». В достаточно скучном и сером спектакле, где просматривалась попытка «ошинелить» «Ревизора», но удалось лишь заскучнить его, Соломин был живым, естественным... Правда, того ошарашивающего впечатления, которое, казалось бы, он мог произвести в этой роли после Ипполита, - не случилось.
«Хлестаков как бы частями получился. И сам спектакль был неповоротливый. Весник и режиссировал, и играл. Он сразу добивался «результата». А я, репетируя, могу зайти в другую сторону и вдруг выйти на простую, свободную, «мою» роль...
Я от Хлестакова скоро отказался. Сказал себе еще в училище: надо играть персонажей своего возраста. Это не значит - играть самого себя».
Соломина к тому времени уже не меньше актерства интересовала режиссура. Он мило поставил «Моего любимого клоуну и мило сыграл в том спектакле главную роль - Сергея Синицына. Как мило играет в великом множестве кинофильмов: от многосерийной истории Шерлока Холмса до «Зимней вишни». Его обаяние, современность облика, которая, впрочем, в докторе Ватсоне переходит в симпатичную старомодность, его юмор - неброский, подтекстовый, сделали этого актера желанным и для кинорежиссеров, и для кинозрителей.
Но вот поступило приглашение. Из Театра имени Моссовета. И ради одной-единственной роли Соломин временно оставил Малый. Но роль того стоила. Это был милиционер Сошнин в инсценировке повести Виктора Астафьева «Печальный детектив».
Правда, спектакль этот трудно оценивать однозначно. Одаренный режиссер Г. Тростянецкий зачем-то «дописал» Астафьева. Я не против «авторизованного» перевода прозы. Но, думаю, недопустимы такие вторжения в авторский текст, которые искажают мысли писателя, тональность его повествования, его помыслы. «Печальный детектив» - драма. Отражающая время с болью и гневом. И малейший перекос в замысле, одна, но иначе взятая нота могут стереть грань между болью и ненавистью. В том спектакле она была не стерта, а - снесена. Постановщик ужесточил и без того отважную в живописании «свинцовых мерзостей жизни» повесть...
Но было в спектакле то, что отпускало «грехи» режиссеру. То, что заставило самого Астафьева, очень этого не желавшего, дать разрешение на постановку «Печального детектива». Это выбор Виталия Соломина на главную роль.
Артист читал залу письмо автора. Читал в самом начале спектакля, еще не обратившись в Сошнина. А в письме прямо так и было написано, что поскольку играть будет такой любимый артист, как Виталий Соломин, то можно попробовать поставить повесть...
Соломин и играл. Нет. Неверно. Жил. Среди трюков, которыми щедро напичкан спектакль. Среди «вырастающего» на ходулях начальника, среди выезжающих в обнимку с игрушечными обелисками и могильными оградками покойников, среди всей этой вымученной театральщины - жил естественный и одинокий человек. Ликующе-радостно выходящий под ручку с супругой из бани. С горькой озлобленностью допрашивающий зэка. С болью пытающийся обустроиться в выбросившей его жизни... И в финале он произносил монолог - нет, говорил с нами и о нас так строго, серьезно, откровенно, с такой обжигающей внутренней силой, что эти мгновения искупали весь дивертисмент придумок, столь неуместных в строгом и суровом повествовании писателя...
