Виталий Соломин. Часть 6
Все части этой статьи: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10.
«Прочитав инсценировку, я сказал, что там мало возможностей для исполнителя центральной роли. Он вроде должен проходить через весь спектакль, но моментов для игры нет... А потом повесть перечитал. И подумал, что лучшего материала я не найду. Это - «с листа». И это будет трогать. И это несет в себе очень серьезный смысл».
А потом Виталий вернулся в Малый. И поставил в нем «Дикарку» Островского.
«Это, как ни странно, может быть, одна из немногих пьес Островского, которая «вне политики». Она про любовь.
Ашметьев... Мы привыкли, что он бонвиван, поживший, некогда красивый дамский угодник. За кем-то таскался, а рядом была чудная жена. Все искал, желая самоутвердиться. Это ведь происходило от комплекса неполноценности. Он во Франции тосковал по России, в России - по Парижу. И это тоже дикарство. Когда нет ни точки отсчета, ни уклада. Его разыгрывают, а он не понимает. А если не понимает, то как больно будет за него в конце. Он ведь чувствует, что жизнь уходит. И последняя влюбленность. И сразу съежился и постарел. Так зачем жил ?»
«Дикарка» - спектакль обаятельно-старомодный. Вернее, стилизованный под старомодность. И в антракте, в фойе второго этажа, можно было потанцевать вальс под старый духовой оркестр... Спектакль этот был несуетен и мил. И замечателен тем, как играли Ашметьева Виктор Павлов и Виталий Соломин. Играли горько. Вызывая не насмешку, но - сочувствие. Чему? А тому, что рассказал Виталий, еще замысливая «Дикарку»...
Он был неровен, этот спектакль, в нем сбивались ритмы, порой затягиваясь до скучности. Но он был душевен, был театрален в том смысле, в каком мы идем в театр не за политикой, а за человеческим общением и красотой...
Перед «Дикаркой» Виталий долго и с неподдельным интересом работал над ролью Лоренса Шеннона в «Ночи игуаны» Т. Уильямса. Сложная долгая пьеса. Сложная роль. Приглашенный из Америки режиссер Теодор Манн, не знающий школы и традиций Малого театра. Итог был неоднозначный... Но... актер признался в самом начале нашего разговора, что больше любит процесс...
А после Ашметьева из Островского был Астров из Чехова. Которого артист играет и по сей день.
Принять соломинского Астрова с ходу было непросто: уж очень непривычны были «штучки-дрючки» - как написал критик: уход маршем на коленках, шутовское обмахивание дамским веером или демонстративное отпирание шкафа в чужом доме из собственного кармана вынутым ключом.
У Виталия Соломина нарочито отсутствует «утомленное, нервное лицо. Интересное лицо». (Так у Чехова написано про Астрова, но в спектакле скорее это описание внешности Войницкого - Соломина Юрия. - С. О.) И в нем неожиданно много куража. Нарочито много. Героя-любовника пьесы играет не вчерашний Фиеско, а вчерашний Ипполит...
За что же любит его Соня? Влюбляется - Елена? «На безрыбье?..» Слишком было бы просто. Скорее - вот за этот самый кураж, шутовство, камуфлирующее трагедию несостоявшейся судьбы. За сопротивление этой разрухе. За то, что не «нудный», за то, что внушает пусть зыбкое, но ощущение ненапрасности жизни. Обманчивое. Но все в этом спектакле рады, жаждут быть обманутыми. А вместо этого получают пощечины откровений.
