Ежегодник Малого театра 1955-1956. Деятельность Малого театра в 1955-1956 годах. Когда творят единомышленники. Часть 4
Но все эти острые, напряженные, подлинно драматические коллизии складываются и развиваются до четвертого, последнего акта. Четвертый акт представляет собой наиболее слабое, уязвимое место и пьесы и спектакля. И повинен в этом больше других драматург.
Первые три акта зритель вслед за драматургом и театром шел дорогой интересных и радостных художественных открытий, постепенного, увлекательного проникновения в глубины человеческих душ, познания характеров... Можно было ждать, что в последнем акте характеры и судьбы героев получат дальнейшее развитие, сложные психологические коллизии найдут свое художественное завершение. И в самом деле, в четвертом акте Василий Шарабай окончательно порывает с колхозом, скатываясь на кривую дорожку воровства и спекуляции, Александра обретает свое место в трудовом коллективе рыбаков, Семен погибает, охраняя социалистическое добро, становится очевидным, что Прасковью ждет горькая, одинокая старость... Но это завершение чисто внешнее, а не художественное. Все есть в четвертом акте — и погоня, и выстрелы, и убийство, — но нет главного: движения, развития характеров, завершения рисунка образов. Какими входят герои в последнее действие, такими и остаются. Все происходящее на сцене оглушает, ошеломляет зрителя, заставляет его волноваться — разоблачат односельчане Василия или пожалеют, уйдет он от погони, или его настигнут, встретится Александра с Беркутом или нет? А задуматься-то здесь не над чем, прочного и глубокого следа в душе у зрителя от четвертого акта не остается.
Но, может быть, все уже было высказано ранее и последний акт попросту не нужен? Не думаю. Разве не увлекательно показать душевное крушение такого сильного, властного человека, как Прасковья. Всю свою жизнь она считала, что неправы окружающие, а она права, и находила подтверждение этому в собственном благоденствии. И вдруг — полный крах. Мало констатировать это. Разве не заманчиво расширить, углубить ее человеческую трагедию?! Или — Александра. Какие богатые возможности таит в себе показ освобождения человека от всего наносного, ложного, нелегкий процесс постепенного выпрямления, роста изломанной человеческой души!.. Окажись драматург до конца верен себе, своему художественному замыслу — пьеса и спектакль от этого значительно бы выиграли.
К сожалению, этого не произошло. Но к чести режиссера и занятого в спектакле актерского состава следует сказать, что все то лучшее, что содержится в софроновской пьесе, было подхвачено ими, развито и обогащено их же жизненными наблюдениями, большим творческим опытом. Впрочем, здесь необходимо сделать оговорку.
В своих критических статьях мы нередко впадаем в две крайности. Одна из них состоит в том, что, говоря о спектакле, созданном на основании пьесы, внутренне противоречивой, художественно несовершенной, мы все его достоинства объясняем лишь усилиями и талантом сценического коллектива, забывая о том, что из фальшивого драматургического характера нельзя создать на сцене характер естественный и убедительный. Ни один, даже самый талантливый актер не сможет правдиво сыграть роль схематическую, фальшивую в своей основе. И другая крайность: справедливо полагая, что актер силой своего художественного дарования в состоянии развить и углубить образ, данный ему драматургом, выделить, подчеркнуть те или иные стороны характера героя, дополнить своею игрой автора, мы порой возлагаем всю ответственность за неясность или незавершенность характеров на актеров, в то время как она полностью должна быть возложена на драматурга и только на него. Не все и не всегда можно «дополнить», обогатить и развить.
Другие части этой главы: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9.
Все части книги.