Ежегодник Малого театра 1955-1956. Деятельность Малого театра в 1955-1956 годах. Проданная колыбельная. Часть 4
Но так было только на первых представлениях. Чем дальше, тем более остро сознавал театр, что русский зритель при всем его гуманизме не может амнистировать женщину, ради славы сгубившую собственного ребенка, что слишком велика вина, для того чтобы тут же заговоривать о прощении. В дальнейших спектаклях «Проданной колыбельной» финал звучал уже иначе — он был трагичен и никакого будущего не обещал. Лоа в отчаянии убегала в ночь, и нельзя было угадать, догонит ли ее Оули и возможен ли их возврат к прежней жизни на берегу фиорда.
Так развивался этот спектакль, в общем стремившийся оправдать героиню, но с рядом существенных отступлений, свидетельствовавших в данном случае не о непоследовательности театра, а о его желании точнее оттенить психологические мотивировки автора, передать произведение во всей его сложности. И если бы не эта «непоследовательность», спектакль рисковал оказаться до некоторой степени прямолинейным.
Попробуем присмотреться к нему внимательно.
Первый акт. Открывается занавес — и мы попадаем сразу же в веселый светлый домик Лоа. Вкус хозяйки, ее золотые руки ощущаются здесь на каждом шагу. Незатейливое и милое убранство комнаты, ситцевые занавески на окнах, резной диванчик и конторка в глубине, на стуле — наспех брошенное полотенце с простенькой яркой каймой. Все здесь дышит уютом и счастьем, все удивительно гармонирует друг с другом — и эта простая, сверкающая чистотой обстановка, и задремавший в кресле дед в своей красненькой короткой курточке с гривой нечесаных белых волос на голове, и колыбель в самом центре комнаты, и сияющая тихой радостью мать в чарующе скромном клетчатом платьице с ослепительно белым воротничком. Можно с первых же секунд догадаться, что мы — в семье, осчастливленной рождением ребенка, в небогатом, но честном доме, в маленьком местечке некоей северной страны.
Это точный образ. Он создан художником Н. Шифриным, режиссером П. Марковым, актерами О. Хорьковой, Е. Матвеевым, В. Владислав-ским и весьма определенно «залаживает» спектакль. Театр словно говорит нам: до появления Исы, вестницы грядущего несчастья, а за ней и самого Фейлана здесь, в этом доме, все было в порядке.
Театр сознательно создает эту атмосферу безмятежного счастья в начале действия, чтоб потом показать, как первое ядовитое зерно упадет в открытое сердце Лоа и все разрушит. Автор не обижен: и у него написано про счастье. Но у него написано и про другое. Ведь в финале первого акта Лоа, уже вкусившая порцию дурмана, которым торгует О Фей-лан, признается ему: «После моего замужества мы с Оули много лет жили в подвале, и нам показался раем этот ветхий старый дом, на ремонт которого у нас нет денег. Каждое утро и вечер я хожу доить корову и прекрасно понимаю, что это жалкая жизнь». Стало быть, не такое уж оно безмятежное, это счастье с милым в шалаше, во всяком случае, в глазах Лоа. Когда просматриваешь внимательно текст пьесы, видишь то там, то тут указания на то, что Лоа не ропщет, не тоскует, но где-то в глубине души ее живет мечта об иной, менее «жалкой» жизни, об иной оправе для ее красоты и таланта.
Другие части этой главы: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9.
Все части книги.