Ежегодник Малого театра 1955-1956. Деятельность Малого театра в 1955-1956 годах. Проданная колыбельная. Часть 8

О. Хорькова и здесь неизменно правдива, однако позор происходящего нигде и никак не затрагивает души ее Лоа. Она остается такой же чистой, такой же неиспорченной, как в первых сценах спектакля. Ведь все, что случается с Лоа, по мысли театра, несчастье, беда, но не ее вина. Здесь, во втором акте, эта позиция до некоторой степени объяснима. Хуже будет потом, когда актриса уже не сможет удовлетворительно ответить на вопрос, какие цепи сковали эту женщину, не позволяя ее сердцу отозваться как следует даже на болезнь единственного сына. Но пока еще мытарства Лоа только начинаются. Ей еще предстоит узнать, чего стоят слава и успех в буржуазном обществе, предстоит расстаться со многими иллюзиями.

Нужно сказать со всей откровенностью, что мир, агрессивно наступающий на Лоа, готовый растлить и поглотить ее, нарисован в спектакле неточно. Самое искусство «атомного века», суть искусства, которое фабрикуется вдохновляется Голливудом, не раскрыты с достаточной остротой, если не считать созданного С. Межинским образа Фейлана.

Современное варьете в столичном городе напоминает старый, добрый провинциальный кафешантан с подержанными этуалями в блестках и пестрым клоуном, страдающим одышкой. От этого менее резким становится контраст между колыбельной песенкой Лоа и безобразием того, что современная буржуазия называет искусством.

Не помогают и репортеры, окружающие Лоа при первом ее сценическом выступлении, и выставка личных вещей Лоа, бесстыдно развешанных в вестибюле театра для всеобщего обозрения.

Жаль, что режиссура и художник не нашли четкого, образного решения этой существенной темы в спектакле.

Ведь в сцене выставки драма Лоа особенно углубляется. Ее позор становится обнаженным, ее песенка уже звучит во всех репродукторах, превращенная в модный фокстрот. Льется пошлая мелодия, терзая израненную душу женщины, отдаваясь насмешкой в ее ушах. А глава универсальной концертной корпорации «Лондон — Париж — Нью-Йорк» — мистер Пикок бесцеремонно, как лошадь, осматривает Лоа, оценивая ее.

Накрашенная, обезображенная рискованным туалетом, в который облекли ее опытные руки мадам Кранц, предстает Лоа перед этим животным в человеческом образе, как воплощение поруганной чистоты. То, что с ней сделали, буквально вопиет к отмщению, вызывает чувство протеста во всех сердцах. Ну, а что же сделалось с ее душой в результате этой варварской операции? Ответа в спектакле нет, потому что Лоа — все та же, тот же блеск ее чистых глаз, то же лицо, молящее о пощаде, то же органическое отвращение к пороку. Робкая овечка, трепетная лань, гонимая хищной нетерпеливой сворой — есть в этом образе, последовательно выдержанном в спектакле, что-то совсем не лакснессовское и даже, увы, отдающее мелодрамой.

Это усугубляется полуудачей В. Кенигсона в роли Пикока. Многое в этом образе успешно найдено актером: и неторопливая важность босса, позволяющего себе не спешить в своем трехчасовом налете на Рейкьявик, и пресыщенность всем на свете, и вполне беззастенчивый цинизм. Но есть в облике Пикока Кенигсона нечто столь же провинциальное, как и в подведомственном ему варьете «Серебряная луна». Думается, что настоящие господа пикоки масштабнее, активнее, жестче.
 

Другие части этой главы: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9.
Все части книги.