Я был директором Главного театра. Часть 92
И вот в вечер премьеры театр блистал. Бриллианты, белые манишки, декольте! Ложи были декорированы двенадцатью тысячами алых гвоздик! (Кажется, цветы были закуплены на собственные средства нашего гостеприимного директора.)
"Борис" произвел огромное впечатление. Праздновали премьеру в нашем отеле, куда из соседней кондитерской (называемой по-итальянски "дольчес" — "сладости") был доставлен громадный кулич. Фурцевой вручили большой блестящий нож, которым она и взрезала грандиозное кондитерское произведение. Кулич оказался необыкновенно вкусным, второго такого я никогда не едал.
Вторым после "Бориса" давали "Князя Игоря". Пожалуй, он имел наибольший успех, особенно "Половецкие пляски". Гирингелли утверждал, что таких оваций "Скала" не знала за всю свою историю.
На "Садко" произошли осложнения по монтировочной части. Дело в том, что зеркало сцены "Скалы" на один метр уже, чем в Главном. Из-за этого декорации были установлены не очень точно и в сцене "Окиян-море" что-то скрипело при поворотах кругов, а что самое худшее — нарушилась синхронность движения панорамы с музыкой. Светланов был крайне раздражен.
Но, пожалуй, это была единственная накладка. Общий успех гастролей был огромен. Заканчивались наши выступления "Войной и миром" — оперой, не только выдающейся по музыке, но и самой "многолюдной" во всем мировом оперном репертуаре. Такие грандиозные постановки под силу считанным театрам в мире, и наш Главный доказал, что он входит даже не в десятку, а в пятерку величайших оперных театров. Об этом писала вся мировая пресса.
Как раз перед началом наших гастролей состоялся Пленум ЦК, на котором был снят Хрущев. Туманов в это время уже находился в Италии, готовя встречу всей труппы. Естественно, к нему бросились с расспросами, а он ничего не знал. "Освободили?.. Ну, Никита Сергеевич давно говорил, что ему трудно совмещать два поста и он хочет сосредоточиться на одном... Ах, от обоих освободили... Ну, Никита Сергеевич давно жаловался на здоровье". Сказалась наша железная школа: во всех случаях утверждать, что все в нашей стране замечательно, все прекрасно, — все мы, как Панглоссы из вольтеровского "Кандида", обязаны были твердить, что все, что ни делается, — все к лучшему в нашем лучшем из социалистических миров.
Здесь уместно вспомнить еще об одном эпизоде, связанном с уходом со сцены Никиты Сергеевича. Директором Киевской оперы при Хрущеве был его зять В. П. Гонтарь. После снятия Хрущева Гонтарь стал налаживать связи с крупнейшими оперными театрами страны. С тем он появился и в Главном театре. Предложения его заключались в том, чтобы наши крупнейшие театры имели общий репертуар, обменивались солистами и т. д. и т. п. Однако выяснилось, что весь репертуар в Киевском театре идет на украинском языке, и когда я стал уговаривать Гонтаря для начала хотя бы самые известные произведения русской оперной классики поставить на языке оригинала (как это делается и в "Метрополитен", и в "Ковент-Гарден"!) — ведь только тогда можно говорить об обмене солистами! — Гонтарь отвечал, что у них это не принято. Столкнувшись с неожиданными для него трудностями, он произнес запомнившуюся мне фразу:
Все части книги М. Чулаки "Я был директором Главного театра": 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 114.