Я был директором Большого театра. Часть 17
В конце ноября 1966 года в моем кабинете раздался звонок из Ленинграда — звонил дежурный по Театру им. Кирова. Он сказал, что в театре у них отгульный день за праздничные спектакли, никого из начальства нет на месте, а ему только что сообщили, что умер некто Печковский, — по слухам, работавший когда-то в их театре. Несмотря на все усилия, ему (дежурному) не удалось связаться с министерством, зато в журнале дежурств он наткнулся на телефон московского Большого театра и сообразил, что тут ему могли бы помочь получить подобающие случаю указания от вышестоящей организации...
Мне удалось довольно быстро связать растерявшегося дежурного с соответствующими московскими начальниками и тем самым, хотя бы косвенно, отдать последний долг памяти великому артисту.
СОВЕТУЯСЬ С ИСТОРИЕЙ И ВНИМАЯ ПОБЫВАЛЬЩИНАМ
Подобно всякому на моем месте, я прежде всего начал знакомиться с историей Большого театра, приобщаться к его традициям и в особенности заинтересовался легендами, постоянно рождаемыми деятельностью наиболее колоритных представителей коллектива, изустно передаваемыми из поколения в поколение и поэтому обрастающими все новыми подробностями.
Так постепенно я все больше влюблялся в театр, с которым меня свела судьба. Ценя каждую возможность общения с коллективом, я старался не пропускать ни одного спектакля, бывать на всех наиболее важных репетициях, присутствовать на собраниях — и не только общетеатральных, но и на цеховых.
Но особенно любил я наблюдать театр в перерывах от его постоянного многозвучия — в "часы гулкой тишины", как назвал я однажды те редкие часы, когда огромный зал, сверху донизу укрытый белыми полотнищами и скупо озаряемый лампами дежурного освещения, приобретал вид таинственный, располагавший к игре воображения. Казалось, что из затемненных уголков зала отделяются бессмертные тени тех, чью память хранят эти стены и чьи голоса и поныне непостижимым образом продолжает доносить нам волшебная акустика Большого... Временами даже казалось, что иным из них удавалось преодолевать барьеры времени и пространства, и тогда в памяти моей это сразу же отзывалось живым звучанием прослушанных некогда уникальных записей либо страницами читанных воспоминаний!
Чаще всего в "часы гулкой тишины" мне являлась и была моим Вергилием высокая, представительная женщина с копной зачесанных назад схваченных в большой узел волос — Елена Константиновна Малиновская — единственная из администраторов высшего ранга, чье имя сохранила нам история среди сонма безвестных директоров Большого театра. Мысленно беседуя с ней, я всегда хотел понять, как ей, человеку, в сущности далекому от искусства, "удалось сохранить театр в столь трудное время, когда бегство артистов из голодной Москвы на юг (в "хлебные места") и за границу приняло катастрофический характер, а оставшиеся выбивались из сил, вынужденные искать добавочных заработков.
Разгадку такому чуду я нашел в газете "Известия" от 30 марта 1963 года, где были опубликованы воспоминания этой удивительной женщины.
Все части книги М. Чулаки "Я был директором Большого театра": 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 114.